|
.. Он остановился, потом повторил: - Да, своего рода обожание... - Идеалы меняются, - заметил Асано, - по мере того, как возникают новые потребности. Ему пришлось повторить свои слова, так как погрузившийся в раздумье Грэхэм не сразу вернулся к действительности. - Может быть, это разумно. Воздержание, самоограничение, вдумчивость, самоотверженность были нужны в эпоху варварства, когда жизнь подвергалась опасностям. Человек был смел перед лицом непобежденной природы. Но теперь он покорил природу для своих практических целей. Политикой управляет Острог с черной полицией, люди же развлекаются. Он снова посмотрел на танцующих. - Развлекаются... - И у них бывают тяжелые минуты, - сказал маленький японец. - Они все выглядят молодыми. Я здесь, конечно, самый старый. А в свое время я считался человеком средних лет. - Это все молодежь. В наших городах мало стариков среди представителей этого класса. - Почему? - Жизнь старика в наше время не очень-то приятная, если он не может нанять сиделок и любовниц. У нас существует так называемая эвтаназия. - А! Эвтаназия! - сказал Грэхэм. - Другими словами, легкая смерть? - Да, легкая смерть. Последнее удовольствие. Компания Эвтаназии отлично это делает. Вы вносите плату (это стоит довольно дорого), затем отправляетесь в Города Наслаждений и возвращаетесь истомленным, больным. - Многое мне пока еще непонятно, - заметил Грэхэм. - Но во всем этом есть своя логика. Наша броня суровой добродетели, жестоких ограничений являлась следствием опасности и риска. Но уже в наше время стоики и пуритане стали редкостью. Раньше человек избегал страданий, теперь же ищет наслаждений. Вот и вся разница. Цивилизация изгнала страдание и опасность, по крайней мере для обеспеченных людей. А ведь у вас только обеспеченные имеют значение. Я проспал целых двести лет. С минуту, облокотясь на балюстраду, они молча любовались сложными фигурами танца. Действительно, зрелище было великолепное. - Ей-богу, - сказал вдруг Грэхэм, - я предпочел бы умирать от ран в снегу, чем стать одним из этих нарумяненных глупцов. - В снегу вы, вероятно, одумались бы, - возразил Асано. - Я недостаточно цивилизован, - продолжал Грэхэм, не слушая его, - и в этом все мое несчастье. Я дикарь каменного века. А у этих людей уже иссяк источник гнева, страха и негодования. Они привыкли вести веселую жизнь и не знают забот. Вы должны примириться с моими предрассудками и возмущением человека девятнадцатого столетия. Эти люди, - говорите вы, - привилегированные рабочие, и они танцуют, когда другие сражаются и умирают в Париже ради того, чтобы они могли веселиться. Асано слегка улыбнулся. - В Лондоне тоже за это умирают. Наступило молчание. - А где они спят? - спросил Грэхэм. - Выше и ниже этого зала все помещения набиты людьми, как крольчатник кроликами. - Не сладко же им живется! А где они работают? - Сегодня ночью вы вряд ли кого увидите на работе. Половина рабочих или шляется без дела, или вооружена. А остальные празднуют. Но если хотите, мы осмотрим места работы. |
