Комнату номер двадцать два охранял дешевый висячий замок. Женщина перебрала три ключа, прежде чем нашла нужный, потом открыла дверь и вошла туда первой. Голый шнур свисал с потолка, где не наблюдалось электрической лампочки, и цеплялся за узкий железный каркас кровати. Она подергала за него, потом раздвинула шторы, чтобы хоть чуть-чуть осветить комнату.

Я выглянул из окна, прошелся по комнате, изучил содержимое стенного шкафа и небольшого письменного стола. На столе стояло несколько фотографий в рамочках, купленных в аптеке, и несколько снимков валялось просто так. Две разные женщины, несколько детей. На одном снимке мужчина и женщина в купальных костюмах щурились от солнца, а за их спинами пенился прибой. Я показал фотографию женщине, и она сказала, что мужчина — Херрера. Я видел его фотографию в газете, где он был вместе с Крузом под конвоем двух полицейских, но на этом снимке он выглядел совсем другим.

Та женщина на фотографии, как я узнал, была его подружкой. Другая женщина, встречавшаяся на нескольких фотографиях с детьми, была его женой из Пуэрто-Рико. Он хороший парень, этот Херрера, уверила меня хозяйка. Вежливый, держит комнату в порядке, пьет мало и не включает громко радио поздно ночью. Любит своих детишек, посылает деньги им в Пуэрто-Рико, когда есть что послать.

Двумя кварталами дальше, между винным погребком и букмекерской конторкой с тотализатором, располагалась iglesia, в окне которой виднелся изможденный Христос, распятый на кресте. Внутри перед маленьким алтарем стояли две скамьи без спинок, и на одной из них сидели, тесно прижавшись, две женщины в черном, молчаливые и неподвижные.

Я скользнул внутрь и присел на несколько минут на скамейку. У меня отложена была моя десятая часть в сто пятьдесят долларов, и я бы с радостью отдал ее как этим стенам, так и любым другим, более внушительным и устоявшимся, если бы только мог придумать неприметный для этого способ. Здесь нигде не стояло коробки для бедных, равно как и ящика для сбора пожертвований. Я не хотел привлекать к себе внимание, ища кого-то, чтобы вручить ему деньги. Но и оставить их здесь на лавке я тоже не мог, ведь любой мог бы их взять и уйти.

Поэтому я вышел отсюда не беднее, чем пришел.

Не знаю, выполнял ли я какую-нибудь работу или только думал, что делаю для Томми Тиллари что-то нужное. Я ходил по улицам, заходил в бары, но никого не разыскивал и не засыпал вопросами.

На 60-й улице к востоку от 4-й авеню я наткнулся на мрачную пивную под названием «Фьорд». Стены были украшены морскими атрибутами, но похоже, что они накапливались здесь в течение многих лет: кусок рыболовной сети, спасательный пояс и, что любопытно, футбольный вымпел «Викингов» из Миннесоты. В углу барной стойки стоял черно-белый телевизор, он работал, но звук был выключен. Здесь сидели мужчины, потягивая пиво и крепкие напитки, никто особо не разговаривал, они просто позволяли ночи идти своим чередом.

Выйдя оттуда, я взял такси на стоянке и попросил водителя отвезти меня на Колониал-роуд в Бэй-Ридж. Я хотел посмотреть на дом, в котором жил Томми Тиллари и в котором умерла его жена. Но точного адреса я не знал. Колониал-роуд состояла в большинстве своем из кирпичных многоквартирных зданий, а я был уверен, что Томми живет в частном домике. Несколько домов такого типа попадались между многоквартирными, но у меня не было номера его дома, и я не знал названия пересекающей улицы. Я сказал водителю такси, что ищу дом, в котором была зарезана женщина, а он ответил, что не знает, какого черта я несу, и стал смотреть на меня с подозрением, словно в любой момент я мог совершить что-нибудь непредсказуемое.

Думаю, я был немного пьян. На обратной дороге в Манхэттен я протрезвел. Водитель не особо жаждал меня туда везти, но попросил за это десять долларов, а я согласился и откинулся назад на сиденье. Он въехал на скоростную автомагистраль, тут я увидел башню Святого Михаила и сказал таксисту, что это неправильно, что церкви закрываются так рано, они должны быть открыты двадцать четыре часа в сутки.