Но тут редактор сказал:

— Правда, есть ещё одно маленькое задание… На слёт монгольских пионеров летят наши ребята, целая делегация, а руководительница, работник пионерской организации, встретит их в Иркутске. Так ты возьми их… Идёт?

«Ничего себе подарочек судьбы!» — подумал Алейников, но по морской привычке сказал:

— Лады!

Главное — впереди Монголия!

И утром в его новеньком заграничном паспорте в графе «вместе с ним следуют» было написано: «дети» и вклеены четыре фотокарточки:

Гены — победителя физической олимпиады,

Светы — колоратурного сопрано из Еревана,

Коли — старосты исторического кружка

и грустной гимнастки Вики, остренькой, как складной ножичек.

В аэропорту Василий Григорьевич окинул взглядом новую семейку, представился и кивнул на трап самолёта: «Пошли!»

Полёт проходил нормально. Алейников предвкушал встречу с Монголией и посматривал за своими подопечными.

Слева, в кресле 12а, он видел живой профиль и белобрысую макушку юного физика. В 12б лёгким барханчиком приподнимались волосы старосты историков. В 12в, положив туфельку на туфельку, о чём-то грустила юная гимнастка.

В 12г на спинке кресла лежала его собственная, слегка лохматая голова. А справа, в 12д, кося чёрными глазами в иллюминатор, маленькая, словно Дюймовочка, «сопрано из Еревана» смотрела, как просто под ней пролетают тысячи километров с городами, лесами, дорогами… Только однажды, увидев горную цепь, она вскинула громадные ресницы и пренебрежительно сказала с лёгким акцентом:

— Гори… Разве это гори?.. Вот Арарат!

И вдруг, задремав, ткнулась носом Алейникову в плечо.

Ребята поглядывали на него, он поглядывал на них и кивал:

— Всё в порядке, ничего! — А сам думал: «Ничего! Только до Иркутска!»

Правда, иногда его покалывало сомнение: «А вдруг не встретит?»

Но в Иркутске прямо на посадочной площадке, словно вожатая на сборе, стояла маленькая крепкая женщина с косой, уложенной в корону, в остроносых туфельках на острых каблучках. И как только делегация спустилась по трапу, женщина крепко пожала Алейникову руку и представилась:

— Людмила Ивановна!

— Отлично! — сказал Василий Григорьевич. — Прекрасно! Вот ваш груз. В целости и сохранности. И счастливого вам пути!

— А вы разве не в Монголию? — Глаза Людмилы Ивановны под очками удивлённо мигнули, и ребята с удивлением посмотрели на него: они ведь записаны к нему в паспорт!

— В Монголию! — сказал Василий Григорьевич. — Конечно, в Монголию.

— Ну и хорошо! Доедем все вместе! — сказала Людмила Ивановна.

— Все вместе! — зашумели ребята.

— Ну ладно! — согласился Василий Григорьевич, оглядывая семью. — Ладно, до Улан-Батора. — И отправился вместе со всеми на вокзал.

НУ И СЕМЕЙКА!

Поезд привычно мчался через леса и скалистые горы, неожиданно врывался в чёрные тоннели, а через минуту они отлетали назад, как отстрелянные ступени ракеты. Впереди снова волнами двигались зелёные сопки, по ним пробегали тени от дыма и облаков; шелестя золотой шелушицей, что-то пели придорожные сосны. И вся делегация чувствовала себя великолепно — что может быть лучше дальней дороги?!

Правда, о чём-то грустила Вика. Зато Генка носился от окна к окну, из купе в коридор, всех теребил и то и дело взмахивал руками: «Смотрите!» Коля восторженно ловил глазами названия станций, и его пухлые губы изумлённо приоткрывались: «Здесь были декабристы! А это же тот самый Бабушкин, революционер!»

Василий Григорьевич обнимал за плечи то одного, то другого.