Обходить сказку Смирнову не захотелось, тем более в гору до дороги, вившейся высоко в горах, пришлось бы тащиться не менее получаса. Морской конец ограды был капитально обвит ржавой колючей проволокой, но она его не остановила. Через три минуты, вспотевший, взлохмаченный, с поцарапанной щекой, он шел по вычищенному до песчинки пляжу, с интересом разглядывая простые лица низшего и среднего управленческих звеньев "могущественной естественной монополии (высшее до российских пансионов не опускается, это известно всем). Лица низшего и среднего звеньев были сосредоточенными, и лежало на них что-то божественно-простое. Смирнов не успел определить, что – его остановили два охранника в униформе. В руках у них играли дубинки.

– Как вы сюда попали? – спросил один из них, постукивая резиной по ладони.

– Как, как! Через забор перелез, – буркнул Евгений Евгеньевич, пытаясь продолжить путь.

Его грубо остановили:

– Пойдешь с нами, турист. Посидишь в подвале, может, научишься уважать права частной собственности.

– Это вы научитесь уважать законы. Это я вам обещаю.

– Какие это законы?

Смирнов без натуги выдал:

– Согласно указу Президента номер тринадцать тысяч пятьсот сорок два дефис бэ слэш восемь от третьего сентября двухтысячного года береговая зона шириной сто метров не подлежит отчуждению и может использоваться по назначению любым гражданином России, так же как и иностранными гражданами, законно находящимся в стране.

– Засунь этот указ себе в …!

– Он давно уже там в трех экземплярах. Первый засунули на даче Ткачева, краснодарского губернатора.

Охранники заржали.

– Ну ладно, иди, остряк. Только осторожней – у того забора ротвейлер на цепи. И иди вон по той дорожке, а то на нашего Кравченко напорешься – он шуток с рождения не понимает.

Смирнов прошел полсотни метров и остановился, как вкопанный – сзади послышался сдавленный голос, показавшийся ему знакомым:

– Женя, стой!

Это был голос Ксении. Голос любви, голос женской плоти.

Геленджикские мысли материализовались.

Приятное тепло разлилось по телу Смирнова.

Он понял – если сейчас в горах над пансионатом начнется эксплозивное извержение вулкана, если, как в греческой Помпее, западают раскаленные вулканические бомбы и посыплется пышущий жаром пепел, то все это не сможет ничего изменить. Никакие катаклизмы не смогут отменить то, что уже выстроились необходимостью от этой вдруг ожившей минуты до завтрашнего утра.

Он обернулся. Ксения, напряженно-стройная, стояла в красном, ничтожным по видимости купальнике, стояла меж двумя кипарисами, несомненными символами грядущих событий. В бездонной проруби ее глаз искрились и играли всеми оттенками черного страх, радость, будущее, озорство, неприязнь.

– Господи, неужели это ты? Глазам своим не верю!

Смирнов шагнул к ней. Она отпрянула.

– Ровно в половине двенадцатого будь у того угла ограды, там калитка, – показала рукой. – Погостишь у меня. И не надо, чтобы нас видели. И побрейся – как можно так ходить?

Евгений Евгеньевич не успел ответить – Ксения резко повернулась (как оторвалась) и пошла по дорожке к морю. Было видно – ей нелегко уходить.