— Согласен, — подхватил Джефферсон Дэвис. — Главнокомандующим должен быть генерал Шерман.

— Польщен подобной честью, — поднял руку Шерман, — и благодарю вас. Однако генерал Ли стоит по чину несравненно выше меня…

— Чин определяется умением побеждать, — возразил Ли. — В сражении под Шайло вы удержали позиции и, насколько я понимаю, получили повышение. Теперь ради помощи нам вы рискнули жизнью, карьерой, всем на свете. Не думаю, что войска северян примут в качестве высшего командира южанина. Но вас они примут, как и мы.

— Вы абсолютно правы, генерал Ли, — поддержал Линкольн. — После смерти генерала Халлека генерал Грант встал во главе войск, ныне противостоящих англичанам. Как вы, вероятно, слышали, генерал Макклеллан в больнице с горячкой. Я освободил его от поста во главе армий и принял командование на себя. Теперь же с огромным удовольствием уступаю эту обязанность генералу Шерману. И даже более того, поскольку он будет стоять во главе двух армий, его ранг должен отражать этот факт. Я бы рекомендовал, чтобы, кроме главнокомандующего, он именовался также верховным командующим Объединенных войск.

— Поддерживаю, сэр, — одобрил Дэвис. — Уместное и заслуженное звание.

Обернувшись к офицеру Севера, генерал Ли отдал честь.

— Я в вашем распоряжении, генерал Шерман.

Шерман ответил на его салют:

— Я принимаю этот пост во имя наших сплоченных армий и во имя дела, за которое они бьются. Итак, давайте наметим план, как нам перехватить инициативу у захватчиков. Разбить их и вышвырнуть из нашей страны. Если они хотят войны, то хлебнут ее с лихвой.

Снайперы!

— Западный фланг, генерал, они прорвались через стену!

Мундир генерала Гранта испачкался и изорвался, лицо почернело от копоти. Он покачивался в седле от усталости, только‑только вернувшись с другого участка, где отражал атаку британцев. Ему пришлось обеими руками опереться о луку кавалерийского седла, чтобы выпрямиться.

— Пусть каждый второй из этой цепи следует за мной, — приказал он. — Пошли, парни! Сегодня они мрут один за другим и долго не продержатся.

Выхватив саблю, он поехал первым; изможденная лошадь, истерзанная жарой и дымом, с трудом ковыляла по неровной почве. Вот они, солдаты в темно‑зеленых мундирах с черными пуговицами, брошенный в атаку свежий полк. Взмахнув саблей, генерал Грант испустил крик ободрения и возглавил контратаку.

Увернувшись от штыка, он отбил его в сторону шпорой, подался вперед и наотмашь рубанул нападающего по лицу. Споткнувшийся конь рухнул, и Грант выбрался из–под него. Завязалась рукопашная, исход боя колебался на грани. Не приведи генерал подкрепление, батарея и редуты пали бы, оставив дыру в рубеже, оборонять который стоит такого труда.

Когда последний из солдат в зеленой форме сложил голову, а его труп бесцеремонно сбросили со стены, американские войска все еще держались на прежних позициях. Потрепанные, изнуренные, невероятно грязные, насчитывающие больше убитых, чем живых, и все–таки держались.

И так весь день. Враг, не менее измученный, чем они, раз за разом бросался на штурм вверх по склону, будто машина войны, медленно перемалывающая людей. И отбить его удавалась только ценой величайших усилий. Грант сказал, что рубеж выстоит, — и выстоял.

Но страшной ценой.

Раненые, получив первую помощь, возвращались на позиции. Бились штыками лежа, если от изнеможения не могли стоять.