– Мы ведь не знали, какие у тебя будут планы, сынок.

Рут улыбнулась, накладывая себе с большого серебряного блюда ростбиф.

– Я думала, что мы снимем дом где‑нибудь в Коннектикуте или на Лонг‑Айленде, но не хотелось без тебя ничего решать.

После смерти Саймона Либманы продали загородный дом, с которым было связано слишком много болезненных воспоминаний.

– Кстати говоря, – вступил в разговор отец, – есть и другие решения, которые пора принять. Впрочем, если хочешь, не будем торопить события. Ты ведь едва успел вернуться.

Имелась в виду работа в банке, где для Пола уже отремонтировали персональный кабинет.

– Да, отец, нам есть о чем поговорить.

Пол посмотрел Либману‑старшему в глаза, и тот улыбнулся.

– Вот и отлично. Приезжай завтра в обеденное время ко мне, и мы с тобой обо всем потолкуем.

Сэм подумал: нужно приказать секретарше, чтобы она распорядилась насчет обеда.

– Хорошо, договорились.

Однако беседа проходила не совсем так, как он рассчитывал. Во‑первых, сын потребовал, чтобы ему купили спортивный «кадиллак‑родстер», а кроме того, он выторговал себе отсрочку с работой до осени, сказав, что хочет устроить последние каникулы. Сэмюэл был вынужден признать, что мальчик по‑своему прав. В конце концов ему двадцать два года. Если бы он окончил колледж, то тоже получил бы право на летние каникулы. Да и машина – требование вполне приемлемое. Какое счастье, что он вернулся с войны домой живым!..

В тот же день часа в четыре Пол заглянул в комнату к Ариане. Против обыкновения она была в одиночестве, без Джулии и Дебби.

– Получилось! – уверенно и спокойно сообщил он, в этот момент похожий уже не на юношу, а на мужчину.

– Что получилось, Пол? – улыбнулась Ариана, жестом приглашая его сесть. – Садись и объясни, в чем дело.

– Во‑первых, отец предоставил мне отпуск до осени. А во‑вторых, – тут он просиял и вновь стал похож на мальчишку, – я получу настоящий «кадиллак‑родстер». Каково, а?

– Потрясающе.

Ариана один раз, еще до войны, видела в Германии «кадиллак», но он запомнился ей как‑то смутно. И уж во всяком случае, это был не «родстер».

– А что такое «кадиллак‑родстер»?

– Это не автомобиль, а красавец! Ты умеешь водить машину?

Лицо Арианы омрачилось.

– Да, умею.

Пол не понял, чем вызвана такая резкая смена настроения, но догадался, что, должно быть, разбередил какую‑то старую рану. Он нежно взял ее за руку и сделался до такой степени похож на Герхарда, что Ариана и вовсе чуть не расплакалась.

– Извини, я не должен был тебя ни о чем спрашивать. Иногда я забываю, что тебе не следует задавать вопросы о прошлом.

– Не говори глупостей.

Она крепко сжала его руку, давая понять, что не держит на него обиды.

– Ты вечно обращаешься со мной, будто я сделана из стекла. Не бойся, спрашивай меня, о чем хочешь. Пройдет время, и мне уже не будет так больно… Просто сейчас пока еще… Иногда это свыше моих сил… Рана слишком свежа.

Пол кивнул, думая о собственных ранах – о брате, о Джоанне. Других утрат в его жизни не было. Одна из них была нешуточной и непоправимой; другая принадлежала к совсем иной категории, но от этого воспринималась не менее болезненно. Глядя на его склоненную голову, Ариана вновь заулыбалась:

– Иногда ты так похож на моего брата.

Пол внимательно взглянул на нее – впервые она добровольно заговорила о своем прошлом.

– Каким был твой брат?

– Иногда просто несносным. Однажды он, возясь с химикатами, устроил у себя в комнате настоящий взрыв.