– А что дальше? Ты переедешь на собственную квартиру?

– Не исключено. Я уже слишком взрослый, чтобы жить у родителей.

Ариана кивнула, думая, что он и в самом деле стал слишком зрелым, чтобы держаться за материнскую юбку.

– Конечно, все очень расстроятся, если ты переедешь. В особенности твоя мать и сестры.

Тут Пол посмотрел на нее так странно, что у Арианы внутри все сжалось. Он резко остановил машину и спросил:

– А ты, Ариана? Ты тоже расстроишься?

– Я тоже, – тихо ответила она.

Разговоры о прошлом разбередили ей душу. Думать о расставании с вновь приобретенным другом было тяжело.

– Скажи, Ариана… А если я буду жить в другом месте, ты будешь со мной встречаться?

– Конечно, буду.

– Ты не поняла, – с нажимом произнес он. – Я имею в виду – встречаться не по‑дружески, а по‑другому.

– Что ты хочешь этим сказать?

– То, что ты мне нравишься, – ответил он, глядя ей прямо в глаза. – Ты мне необычайно нравишься. Меня тянет к тебе с самого первого дня.

Ариана вспомнила тот завтрак, когда он довел ее до слез расспросами о Берлине. Пожалуй, ее тоже потянуло к этому парню с самой первой встречи. Но Ариана противилась этому чувству. Слишком мало прошло времени… Это было бы неправильно.

– Я знаю, о чем ты подумала.

Он выпрямился на сиденье, но по‑прежнему не сводил глаз с Арианы, которая в своей белой шелковой юбке казалась каким‑то неземным созданием.

– Ты подумала, что я тебя очень мало знаю, что всего пару недель назад я был обручен с другой девушкой, наверное, ты думаешь, что я слишком тороплюсь, хочу взять реванш…

Ариана улыбнулась:

– Я думала не только об этом.

– Но я близок к истине?

– Ты ведь и в самом деле очень мало меня знаешь.

– Нет, знаю. Ты добрая, остроумная и любящая, несмотря на все, что тебе пришлось перенести. И мне совершенно наплевать, что ты иностранка. Главное, что мы выросли в одном и том же мире, мы оба евреи.

Лицо Арианы исказилось. Каждый раз, когда она слышала подобное, ее охватывало чувство вины. Почему для них так важно, чтобы она тоже была еврейкой? Неужели их любовь можно заслужить только этим? Мысли такого рода посещали ее все чаще и чаще. У нее создавалось впечатление, что все знакомые Либманов – и деловые партнеры, и друзья – были исключительно евреями. В их обществе это считалось само собой разумеющимся. Поэтому Либманам и в голову не приходило, что Ариана может быть другой национальности. Хуже всего было то, что непризнание будет неправильно воспринято, ее сочтут хитрой и лживой. Они решат, что она завоевала их любовь обманом.

Сэм и Рут ненавидели немцев. Для них всякий уроженец Германии был или евреем, или фашистом. Если бы они узнали правду, то и Ариана сразу же превратилась бы для них в нацистку. Смириться с этой мыслью было трудно. А слова Пола вновь заставили Ариану вспомнить об этом мучительном для нее вопросе. Окончательно расстроившись, она отвернулась.

– Не нужно, Пол… прошу тебя.

– Но почему? – Он коснулся ее плеча. – Ты считаешь, что прошло слишком мало времени? Или же ты не разделяешь моих чувств?

В его голосе звучала надежда, и Ариана долго подбирала слова для ответа. Сколько бы времени ни прошло, это не будет иметь никакого значения. В душе она по‑прежнему считала себя замужней женщиной. Если бы Манфред не погиб, сейчас они мечтали бы о первом ребенке. Ни о каком другом мужчине Ариана думать не желала. Ни сейчас, ни потом.

Когда она взглянула на Пола, в ее глазах читалась жалость.

– Пол, скорее всего я не смогу дать тебе никакой надежды… В моей прошлой жизни слишком много такого, о чем забыть невозможно… Я не хотела бы давать тебе пустые обещания.