|
Егор оглядел закут, отгороженный большими кусками фанеры.
— Вы неплохо тут
устроились, — сказал он.
— Да, — кивнул Тамерланыч, — нам тоже нравится. Держи!
Он протянул Егору
кусок хлеба и открытую банку говяжьей тушенки.
Пока Волчок ел тушенку, Тамерланыч закурил и повернулся
к тощему Крепышу, который сидел рядом, тихонько перебирая струны старенькой гитары, заклеенной в
нескольких местах кусками скотча.
— Крепыш, спой нам что-нибудь, — попросил старик.
Тощий бродяга
кивнул, прошелся по струнам громче и мелодичнее, а потом запел — тихим, сипловатым голосом, глядя на
пляшущие языки костра:
Эй, ребята, как допьете вы вино,
Мне бутылки вы оставьте
заодно.
Пожалейте вы несчастного БОМЖу.
Я их в сумку аккуратно положу.
Отнесу я
завтра их в приемный пункт,
Мне за них шестьсят копеек отдадут.
Я куплю буханку хлеба и сырок,
Чтобы с голоду не протянуть мне ног.
— В последнее время быть бродягой стало опасно, —
негромко проговорил Тамерланыч, обращаясь к Егору.
Тот швырнул опустевшую банку в мусорный бак,
взглянул на старика и уточнил:
— Почему?
— Люди не любят нас.
— Они всегда вас не любили, —
заметил Егор.
— Верно, — кивнул старик, протягивая Егору сигареты. — Но месяца два назад в Москве
объявилась толпа отморозков, которые забивают бомжей палками.
— Палками?
— Ага. Как крыс или
бродячих кошек. Эти ублюдки разъезжают на мотоциклах и называют себя «загонщиками».
Егор закурил,
швырнул спичку в костер. Рядом Крепыш продолжал перебирать струны гитары и петь грустным, негромким
голосом:
А я бычок подниму, горький дым затяну,
Покурю и полезу домо-ой.
Не
жалейте меня, я прекрасно живу,
Только кушать охота порой.
— И как часто это
происходит? — спросил Волчок, пуская дым.
— Что? — не понял старик.
— Эти убийства.
— Да почти
каждую ночь. |
