|
— Эти убийства.
— Да почти
каждую ночь. Москва — огромный город, и бомжей здесь больше, чем бродячих собак. Говорят, нас около ста
пятидесяти тысяч.
— Неужели полиция вас не защищает?
Старик усмехнулся и покачал головой:
— Нет,
сынок, не защищает. Чем меньше бродяг, тем лучше для города. Знаешь, сколько бомжей погибает в Москве
каждую зиму от холода?
— Сколько?
— Несколько сотен. Их вывозят за город и закапывают в оврагах.
Егор затянулся крепкой сигаретой, выпустил облако косматого дыма и сказал:
— Впечатляющая статистика.
А как ты стал бродягой, Тамерланыч?
Старик швырнул окурок в костер, помолчал немного, потом вздохнул и
ответил:
— Два года назад я жил в Барнауле. Потом грянул кризис, работы у нас в городе не было
никакой, и я решил податься в Москву. Продал квартиру, приехал в столицу. Хотел купить комнатку в
Подмосковье, да не успел. В первый же день меня избили и ограбили. Прямо на вокзале. Так я остался без
денег и без жилья. Это, собственно, вся история.
Егор понимающе кивнул.
— Ладно, сынок, мне пора. —
Тамерланыч поднялся с деревянного ящика, на котором сидел. — Если будешь здесь утром, угощу завтраком.
Спокойной ночи, добрый человек!
— Приятных снов! — пожелал Егор старику.
Тамерланыч пошел прочь от
костра и через несколько шагов скрылся в темноте.
А тощий Крепыш все пел, гоняя по кругу одни и те же
куплеты и припевы, и бродяги, сгрудившиеся возле костров, стали дремать под его негромкий, монотонный
голос.
Ах, отпусти меня, товарищ старшина,
Я простой российский бомж, а не шпана.
Я не сделал ведь плохого никому.
Так за что меня берете, не пойму?
— Ну, а ты? —
обратился Егор к толстяку Кузьме, который сидел поблизости. — Какая у тебя история?
Толстяк посмотрел
на него хмурым взглядом и проронил:
— Я здесь недавно.
— А где был до этого?
— Напротив ТЭЦ-21,
в промзоне, есть целый маленький городок из вагончиков. Там живут такие, как я. Живут цивильно, почти
оседло. Я тоже так жил. А потом у нас началась война.
— С кем?
— С другими бродягами. По ту сторону
МКАДа разбили лагерь кочевые бомжи. |
