— Ну что, барон, пора и за стол? — предложил Бьергюльф, вставая наконец со скамьи. — Наверное, нас уже заждались в обеденном зале!

Они прошли в соседнюю комнату, где расторопные девицы вытерли их большими кусками шершавой ткани и умастили тело маслянистой жидкостью с приятным свежим запахом. Амальрик с удовольствием потянул носом, чувствуя, как его тело словно окуталось душистым пряным облаком.

— Приятный запах, верно? — вновь засмеялся довольный хозяин, перехватив его взгляд. — Видишь, мы не такие дикие, как думают о нас многие!

— Кто тебе это сказал? — поднял брови барон.

— А то я не знаю! — махнул рукой Бьергюльф. — Как только появишься во дворце в Бельверусе, так все эти придворные лизоблюды сразу начинают морщить нос. Подумаешь, получили воспитание в Аквилонии! Позвольте, проходите, покорно благодарю. — Он расшаркался, передразнивая манеры, принятые в королевском дворце. — Ерунда все это! Таких крепких и здоровых мужчин, как здесь на севере, там не найдешь, а в них вся мощь нашего королевства!

Вид голого волосатого герцога, разводящего руками в стороны и отвешивающего поклоны, словно придворная дама, рассмешил Амальрика, и он расхохотался вслед за хозяином.

— Да, ты, наверное, не так уж далек от истины, — согласился барон.

«Надо же, похоже, он не так глуп, как мне показалось, — подумал он. — Пожалуй, если привлечь герцога на свою сторону, будет несомненная польза».

Они оделись и, пройдя несколько каменных полутемных галерей, поднялись в большой зал, где толпа слуг и рабов суетилась, накрывая длинный стол, стоявший около помоста, покрытого старыми медвежьими шкурами.

— Садись, друг мой! — герцог жестом пригласил Амальрика опуститься на шкуры и сам развалился на помосте, подложив руку под голову. — Давай! — махнул он рукой дворецкому, склонившемуся в поклоне.

Трапезная замка находилась в основании трех сомкнутых башен и представляла собой высокий круглый зал с тремя овальными углублениями. В одном из этих альковов стояли стол и помост, на котором разместились Бьергюльф и барон, в углублении справа от них пылали бревна в огромном, высотой в три человеческих роста, камине, с первого взгляда напоминающем вход в пещеру. В алькове слева от стола на деревянном возвышении настраивали свои струны несколько музыкантов. Прямо перед сидящими была единственная дверь, ведущая в другие помещения замка. Дверь, впрочем как и все в этом зале, была гигантских размеров. Ее створки, вырезанные очень давно каким-то искусным резчиком из толстых дубовых досок, изображали сцены битв прошлых веков и вполне могли бы служить мостом через небольшую реку, настолько были мощными и широкими. Над дверями висел герб герцогства, изображавший пять подков на щите, обвитом двумя сосновыми ветками. На старонемедийском наречии слово «Хельсингер» и означало «пять подков». Говорили, что давным-давно на этом месте была деревня, где жил знаменитый на всю округу кузнец, давший своим ремеслом имя селению, а потом замку и всем окрестным землям. Герб, выполненный из бронзы и недавно начищенный, сверкал в пляшущем пламени факелов, оттеняя своим блеском мрачноватый цвет каменных серых стен. Потолок зала был настолько высоким, что свет едва достигал его свода, а поскольку факелы чадили, то его покрытая черной копотью поверхность со временем стала совершенно неразличима для глаз. Казалось, в зал, словно на дно гигантского колодца, просто заглядывает черное небо.

— Ну, где вы там?! — радостно заорал герцог, увидев входящих в зал людей: Гутторма с детьми, стройного молодого человека с черными глазами и сопровождаемую несколькими служанками герцогиню Хельсингерскую Гунхильду — высокую женщину, на вид лет тридцати с небольшим, сохранившую в свои годы великолепную фигуру и густую копну светлых, отливающих рыжиной волос.