– Чего хочет эта женщина? – самым благожелательным тоном осведомился Меллерш.

– Денег.

– Денег?

– Ну да, это счета за содержание.

– Что ж, тебя это никак не касается, – безмятежно сказал мистер Уилкинс.

– О нет, касается…

И последовало неизбежное признание.

Это было совершенно невероятно – то, как воспринял его Меллерш. Можно было даже вообразить, что вся его идея накоплений предполагала именно такой исход, то есть трату их на излишества. Он не подверг ее перекрестному допросу, как непременно сделал бы дома, а просто выслушал все, что она ему рассказала – о том, как она его обманула и обо всем прочем, и когда она завершила свою речь словами «У тебя есть полное право рассердиться, но я надеюсь, что не рассердишься и простишь меня», он произнес только одну фразу: «Ну что может быть выгоднее хорошего отпуска?»

После чего она взяла его под руку и, прижавшись к нему, воскликнула:

– О Меллерш, ты такой милый!

И покраснела от гордости за него.

То, что он так быстро приспособился к атмосфере, что он сразу же подобрел, со всей очевидностью демонстрировало, до какой степени он на самом деле был расположен к добру и красоте. Он так естественно себя чувствует в этом средоточии райского покоя. Просто поразительно, до какой степени неверно она его понимала, а оказывается, он – истинное дитя света. Только представить, он не отругал ее за ужасную ложь, которую она наговорила перед отъездом, более того – он вообще ничего по этому поводу не сказал! Невероятно. Нет, вовсе не невероятно – ведь он сейчас в раю. А в раю никто не упрекает, никто даже не берет на себя труд прощать и забывать: все слишком счастливы для этого. Она сжала его руку в порыве благодарности, и хотя он не отстранился, но и не сжал ее руку в ответ. Мистер Уилкинс был человеком хладнокровным и редко испытывал желание что-либо сжимать.

А в это время Костанца, сообразив, что потеряла внимание Уилкинсов, вернулась к миссис Фишер, которая по крайней мере понимала по-итальянски, а кроме того, по мнению слуг, была именно той, кто, согласно возрасту и поведению, и должна оплачивать счета. И именно ей, пока миссис Фишер добавляла последние штрихи в свой туалет – надевала шляпу с вуалью, приглаживала боа из перьев и натягивала перчатки, поскольку впервые за все время своего пребывания вознамерилась прогуляться в нижнем саду, – Костанца объяснила, что, если ей не дадут денег, чтобы уплатить по счетам минувшей недели, лавки в Кастаньето откажут в кредите на неделю начавшуюся. И не только в кредите, но – а Костанца хотела еще и расплатиться со всеми своими родственниками, а также понять, как обитательницы замка вообще отнесутся к этим суммам, – ей не на что будет приобрести провизию для сегодняшней трапезы. Ведь скоро уже colazione, а как приготовить colazione без мяса, без рыбы, без яиц, без…

Миссис Фишер забрала у нее счета и глянула на итоговую сумму – она была до такой степени поражена ее величиной, так ужаснулась излишествам, о которых эта сумма свидетельствовала, что села за письменный стол, чтобы внимательно и подробно со всем разобраться.

Костанце выпали очень неприятные полчаса. Она не подозревала, что англичане могут быть такими мелочными. А la Vecchia , как миссис Фишер прозвали в кухне, к тому же достаточно хорошо знала итальянский, и с въедливостью, заставившей Костанцу устыдиться за нее, потому что она никак не ожидала такого поведения от благородной англичанки, изучала пункт за пунктом, настаивая на подробных объяснениях по каждому.

Объяснений не имелось, кроме того, что Костанца провела великолепную неделю, делая все, что ей вздумается, не ведая никаких ограничений, и вот что из этого вышло.