– А что, любезный, дома ли Алексей Сергеевич? – спросила Ольга с присущим гусару небрежным напором.

    Сей немудрящий вопрос лакей обдумывал долго и в конце концов, пожав плечами, признался:

    – Дома…

    – Отлично, – сказала Ольга. – Доложи-ка, братец… хотя нет, я хочу сделать барину сюрприз. Скажи, пришел человек, превосходно его знающий, но ему самому не известный…

    Посмотрев на лакея, она тут же сообразила, что задала бедняге чересчур сложную работу: никак не похоже было, что он сумеет все это правильно повторить. И торопливо добавила:

    – Короче говоря, доложи: корнет Белавинского гусарского полка, поклонник его поэтического таланта…

    – Ну и поклонялись бы себе, – проворчал сонный лакей. – Чтоб без беспокойств… Как я доложу, если барин, очень может быть, еще почивает… Он вчера, почитай, и не ложился…

    – Работал? – поинтересовалась Ольга с тем почтительным трепетом, какой, конечно же, полагался восторженному поклоннику поэта.

    – Какое там, – зевнул лакей. – В карты дулся ночь напролет… Говорю вам, ваше благородие, очень может быть, что и почивать изволит, а мне, простите великодушно, резону нет из-за каждого поклонника шею под вразумление подставлять…

    Отступать Ольга не собиралась и, недолго думая, достала крайне весомый аргумент – серебряный кружок, на одной стороне которого раскинул крылья императорский орел, а на другой печатными буквами сообщалось, что достоинством эта монета в полтину. Сунула в руку лакею и обнадежила:

    – Если барин меня примет немедленно, получишь вторую такую же. Понял, старинушка?

    Лакей чуточку оживился и направился в комнаты, бормоча что-то насчет того, что никакие серебряные полтины не помогут от того самого телесного вразумления. Вернулся он очень быстро и, пожимая плечами, проговорил:

    – Извольте пожаловать, только, честью предупреждаю, барин изволят пребывать не в настроении, так что тут уж я не виноват, ежели что…

    Ольга сунула ему вторую полтину и прошла в комнаты. Объект ее женского интереса сидел в домашнем шлафроке, поигрывая над чистым листом бумаги скверно очиненным гусиным пером – пытался придать себе занятой вид. Он был хмур, нечесан и, похоже, пребывал в состоянии устойчивой враждебности ко всему окружающему миру. Вряд ли он вчера остался в выигрыше, иначе держался бы совсем иначе. В ответ на Ольгин вежливый поклон кивнул так холодно, что это понял бы любой провинциал. Выжидательно уставился на стопку бумаг в ее руках с видом человека, пришедшего к зубному врачу и твердо знающего уже, что простым осмотром не ограничится.

    – Корнет? – произнес он вопросительно.

    – Белавинского гусарского, Алексей Сергеевич, – без промедления ответила Ольга.

    – Это где же такой расквартирован? – без всякого интереса продолжал поэт.

    – В Новороссии, но это абсолютно не важно сейчас, – сказала Ольга. – Будучи давним поклонником вашего поэтического таланта…

    – Ах, оставьте… – поморщился Алексей Сергеевич. – Скажу вам, юноша, чистейшую правду: к таланту непременно следует обзавестись еще и чугунною жопою, чтобы высиживать за столом дни напролет… Что у вас?

    – Я дерзнул представить на ваш суд свои первые поэтические опыты… – сказала Ольга, протягивая стопу листов.