Соответственно, в процессе обсуждения, дед должен был любопытную тетку немного подпоить, а потом спать уложить. Не в буквальном, конечно, смысле. А то баба Зина потом бы всех нас уложила. Матвея Егорыча за грех прелюбодеяния, Андрюху и меня за содействие. Хотя, сказать честно, дед Мотя тоже удивил изрядно.

— Ты чего! Зинка, она, конечно, дура, каких поискать. Сколопендра еще та. Всю кровь мне попила, стерва. Но…Это ж Зинка. Я с ней рука об руку столько лет. Как я к другой то бабе полезу. Это не по-товарищески. А Зинаида — мой верный, боевой товарищ.

Мы с Андрюхой уставились на деда. Пытались понять, шутит или нет. Но у него было совершенно, абсолютно серьёзное лицо.

— Матвей Егорыч… — Братец почесал затылок. — Так Вы ее…того? Любите, что ли?

— Любовь…Что такое любовь, Андрюха? Это ж, понимаешь, вовсе не так, как вы, молодежь, думаете. Страсти, мордасти. Не, мил человек. Это совсем другое. Вот понимаешь, если Зинки вдруг не станет, это…как будто руку мне отрежут. Или ногу. Или сразу и то, и то. Жить буду, но как ущербный. Так что, не предатель я.

А мы с Переростком всего лишь пошутили на тему вечернего свидания Матвея Егорыча с любопытной бабой.

Судя по тому, что наша возня возле кладбища внимания не привлекала, дед Мотя все сделал по уму.

И вот теперь, с хрен его знает, какой попытки, моя лопата однозначно ударилась о что-то железное. Андрюха тут же подскочил, бросив копать свой квадрат. Мы даже придумали официальное оправдание, если наутро возникнут вопросы, какого черта земля рядом с погостом перекопана. Скажем, мол готовим территорию для глобальной работы с разрушенной церковью. Все равно никто не разбирается в этой теме.

— Жорик, неужто, правда нашли? — Андрюха поднял на меня взгляд.

Ночь была удивительно лунная. Я видел хорошо и самого братца и яму, которую выкопал. Из земли торчал кусок какой-то металлической коробки.

— Хрен его знает, Андрюх. Давай рыть дальше.

Мы подкопали еще, а потом вытащили на свет божий реально коробку. Вернее, банку. Она была похожа на упаковку из-под маленьких сосательных конфет. Монпансье, кажется. Так, вроде, называются. Внешне — очень грязная, вполне логично, и старая. Я даже не мог рассмотреть, что конкретно изображено на крышке. Увидел только одну затертую букву «ять». Но тоже не показатель древности. Может, просто такое оформление. Сделали надпись, например, с намеком на старину.

— Ну… — Андрюха потер руки. — Открываем. Эх, Жорик, аж страшно. Вдруг и правда там что-то есть.

Я осторожно тряхнул коробку. Тяжёлая. Прям сильно тяжелая.

Мы с братцем отложили лопаты и уселись на землю.

— Ну…Давай. — Переросток вздохнул а потом, что было очень неожиданно, перекрестился. И меня перекрестил. И коробку.

Крышка поддавалась с трудом. Она будто прилипла намертво. Я так понимаю, сказалось долгое лежание в земле.

Когда удалось все-таки ее открыть, мы охренели. Оба.

Там лежали монеты. Такие же, как нашел Семен.

— Мандец…

Не знаю, кто из нас первый сказал это вслух. Или оба. Одновременно.

— Жорик… Это что ж…Правда клад?

Мы с Переростком снова уставились друг на друга.

— Да что ты заладил. Откуда я знаю? Я их, что ли, тут зарыл? Получается, и правда клад. Монеты царские.