|
Я всё поняла, и поняла прекрасно. Я поняла – и готова. Ты никогда меня ни о чём не просил, ты только давал, давал, давал, так что раз уж ты в кои-то веки просишь, даже о такой невероятной вещи, я просто не могу тебе отказать. Прости за вчерашнее. Прости и забудь. Сегодня – уже сегодня, а я в полном твоём распоряжении.
Через пару дней я снова буду рядом. Уйду на время из программы, полностью посвящу себя тебе. И хочу, чтобы ты знал: я тобой горжусь. Горжусь мужеством, которое ты проявлял эти несколько месяцев, безупречностью принятого тобой решения, но в первую очередь горжусь тем, что ты, мой кумир, мой идол, попросил меня помочь. И я помогу, дорогой дедушка, не беспокойся. Я справлюсь: уже сталкивалась с подобным в рамках программы. Нужных людей Оскар знает, так что не волнуйся, ни тебе, ни мне делать ничего не придётся. Твоё желание просто возьмёт и исполнится. И мы будем вместе, вдвоём. Твоя Мирайдзин
Нашествие варваров (2030)
– Проснулся? – спрашивает Мирайдзин. – Ага. – Там Каррадори приехал. – О, наконец-то. Где он? – Я сказала, что ты отдыхаешь, и он вышел с бабушкой прогуляться по пляжу. – О... – Мне нужно тебе кое в чём признаться, – говорит она, присев возле кровати. – В чём же это? – Просто не хочу от тебя скрывать. – Ну, давай, что ты там натворила? – Обещаешь не сердиться? – Обещаю. – Я начала ходить к психоаналитику. Его так и тянет ответить словами Франческо Ферруччи: «Марамальдо<sup></sup>, трус, ты убиваешь уже мёртвого», но он сдерживается. Такого цинизма Мирайдзин никак не заслуживает. Подобные признания – не повод для шуток. Вот уж внезапный приступ искренности. Сколько же сил ей нужно, чтобы сидеть сейчас рядом, да ещё с улыбкой на лице? Что ж, она имеет право на честный ответ. – Счастливчик, – отвечает Марко Каррера. – Завидую ему. – Отчего? – Ну, он ведь прикоснётся к твоему бессознательному. А вдруг в душе ты столь же прекрасна, как внешне? Мирайдзин опускает глаза – как всегда, когда слышит комплимент. Марко тянет руку к её голове, и острая боль пронзает его правый бок. Но оно того стоит, потому что теперь он может погладить (в последний раз? в предпоследний?) эти потрясающие волосы, прикосновение к которым дарит совершенно неописуемые ощущения: кудрявые, на ощупь они кажутся бесконечно мягкими; нет, даже не мягкими – текучими; хотя нет, опять не то; словно окунаешь руку в миску, доверху наполненную сливками. Если, конечно, сливки бывают угольно-чёрными. – И как тебе? – Нравится. – Мужчина, женщина? – Мужчина. – Какой он из себя? – Худощавый, симпатичный. На тебя похож. Меня уже успел очаровать. – А его пригласить не забыли? – эх, всё-таки не сдержался, но хотя бы не так цинично, как в тот раз. – Вот же бестолочь... – Мирайдзин встаёт. – Как будешь готов, позови Родриго. Он там, за дверью, изображает почётный караул. Я принесла ему стул, но он, похоже, предпочитает постоять. И она выходит из комнаты – той самой, что всегда занимал Пробо, самой красивой во всём доме, со стеклянной дверью, ведущей прямо в сад. После смерти отца Марко не стал забирать её себе, что было бы вполне естественно, а предпочёл мамину. И почему, спрашивается? Этого он не помнит. Лючия, дочь синьоры Иваны, немедленно переименовала эту комнату в «спальню для гостей», вот только гостей она за последнюю четверть века больше не видела. Марко Каррера, сколько ни силится, не может вспомнить никого, кто оставался бы здесь после смерти Пробо. |
