Это случилось в воскресенье, ранним утром. Марко Каррера шагнул раз, другой – и застыл, потеряв ориентацию, всего в паре метров от дома. Где он? На тротуаре или посреди улицы? А его дом – он справа или слева? Впереди или сзади? Даже шум машин не мог ему помочь.

В половине девятого он собирался быть на вокзале, откуда вместе с Верди, Пьелледжеро и близнецами Соллима, а также учителем и администратором-сопровождающим должен был ехать на поезде в Лукку, на финал юниорской категории первого командного лыжного чемпионата Тосканы в закрытых помещениях. (Вот, кстати, и ещё одна веская причина бросить лыжи: с этого года, благодаря широкому распространению надувных шатров, теннисные турниры стали проводить даже зимой, и Марко Каррера считал, что ему лучше сосредоточиться на теннисе, а не разрываться между ним и лыжами. Несмотря на маленький рост, подачи Марко становились всё мощнее, точнее и агрессивнее, что в сочетании с фактором недооценки невысокого соперника позволило ему за последний год добиться поистине невероятных результатов. В лыжном же спорте, напротив, не было ни психологии, ни стратегии, ни непосредственного противника: была лишь сила тяжести, с которой его метр пятьдесят, а главное, сорок четыре килограмма попросту не давали бороться.)

Итак, это случилось в воскресенье, ранним утром, когда фонари на площади из-за режима жёсткой экономии не горели. Вокруг Марко был один только туман. Ему нужно было всего лишь добраться до остановки на виа Джакомини и сесть в автобус (автобусы, по крайней мере, ещё ходили), который довёз бы его до вокзала Санта-Мария-Новелла: однако это простое действие внезапно стало ужасно сложным. И в самом деле, где эта виа Джакомини? Где-то на противоположной от дома стороне площади, у церкви Сан-Франческо, но опять же: где он, дом? Где сама площадь? И где церковь?

Авария была такой же внезапной и пугающей, как и все другие аварии. Ещё какое-то мгновение назад Марко Каррера растерянно озирался в тумане, не видя и не слыша ничего вокруг, не находя ни единого ориентира, а мгновение спустя всё уже случилось: скрежет, грохот, беспрестанное гудение клаксона, даже первые людские крики, казалось, обрушились на него одновременно. В конце концов, как ясно выразился дядюшка Альберт, где нет пространства, там нет и времени.

И первый крик состоял всего из одного слова, которого он раньше не слышал:

– Господинееее!

Единственное, незнакомое ему ранее слово, взвилось в тумане, как сигнальная ракета, словно сообщая (ему, Марко Каррере, ведь больше там никого не было): «Помогите! Мы здесь! Случилась авария!»

Но где это «здесь»?

– Господинееее!

Марко двинулся на этот крик. Едва сделав первые шаги, он понял, что время возобновило свой бег: беспрестанное гудение клаксона стихло, послышался металлический лязг. И ещё более непонятные слова, произнесённые мужским голосом – а тот, что продолжал вопить «Господинееее», был, да, женским.

Вдруг из-за белой стены тумана пугающе близко возникла женщина. Цыганка. Её лицо было окровавлено и перекошено непрерывно летящим изо рта криком: «Господинееее!» Мужское бормотание слышалось теперь совсем близко, но человека, который его издавал, видно не было. Потом появился мужчина – старик-цыган с текущей по виску на шею кровью, – но бормотал не он. За его спиной возник «Форд-Таунус» с распахнутыми дверями: из-под капота клубами валил дым. Марко продолжал плыть в этом гигантском стакане молока, не сознавая, что делает и что ищет. Может, другую машину? Может, он искал другую машину? Может, он что-то почувствовал? Или узнал её по звуку клаксона?

– Господинееее!

Но вот и она, другая машина – стоит, впечатавшись в фонарный столб и практически оставшись без передка. Похоже, «Пежо-504» – как у отца.