| - Какая разница, у вас одна фамилия. Не упирайтесь, не выучитесь на ребе, так посмотрите мир. А я тут постерегу вашу квартиру, кто его знает, сколько времени понадобиться этим бюрократам, чтобы оформить мне российскую пенсию.Уж чего чего, а посмотреть мир Фиме всегда хотелось, и потом он же был свободен, как лист, сорванный ветром. Находится в свободном полете, было приятно, но, в конце концов, листу приходится приземляться, и хорошо, если не в грязь.В Америке Фиме пришлось не больно сладко, стипендии едва хватало на питание. Чтобы сходить в кино или съесть пирожное в кафе, ему приходилось по вечерам подрабатывать в пиццерии у итальянца Джакомо. Но Фима не жаловался, да и жаловаться было некому. Учеба давалась ему легко, видимо, сказывалось родство с неведомым Борей из Харькова, и он быстро освоил все, что на первых прах должен знать раввин.В Москве его ждала приятная неожиданность, интерес к еврейской жизни расцвел пышным цветом, даже те, кто когда-то скрывал свою принадлежность к избранному народу, теперь стремились узнать как можно больше о своей истории и религии, воспитывать детей в еврейском духе. На окраине города построили новую синагогу, и вскоре Фиму выбрали ее раввином. Прихожанам льстило иметь молодого ребе из самой Америки.Фима оказался хорошим пастырем, он умел утешить людей, вселить в них надежду и никому не отказывал в помощи, за что прихожане за глаза называли его "Шоколадное сердце". Вот к этому Фиме и явился Будылин, предварительно договорившись о встрече по телефону.Кто-то сказал ему, что в доме ребе надо быть в головном уборе и Будылин захватил с собой бейсболку. Квартирка у ребе Фимы была тесная, окна выходили, на юг, и от них исходил жар как от плиты, в бейсболке Будылину было лихо, глаза щипало от пота.- Можно снять головной убор? - Спросил он хозяина. - Я же все-таки не иудей.- Конечно можно, - почти радостным тоном ответил ребе, - но лучше оставить.Будылин оставил. Чувствовалось какое-то напряжение, ребе изо всех сил показывал свое расположение к гостю, гость демонстрировал симпатию к хозяину. Получалось ненатурально, как на дипломатическом приеме, и от этого каждый чувствовал неловкость.Разговор вертелся вокруг здоровья Будылина-отца, погоды и рекламы на телевидении. Фиме все очень нравилось, Будылину - не очень, и еще эта дурацкая бейсболка...Но тут пришла Роза Марковна и позвала всех пить чай. Ах, что за штрудель, она испекла к чаю, а хворост, а вишневое варенье... Будылин уплетал еврейские цимесы, рассыпался в комплиментах кулинарному искусству хозяйки, и даже забыл о том, зачем сюда пожаловал. Но Роза Марковна прервала эту эйфорию:- Вы, конечно, пришли побеседовать с ребом с глазу на глаз, а тут старая женщина пристает со своими глупыми пирогами. Не стесняйтесь, говорите о чем хотели, пока я убираю со стола и мою посуду, и снимите вашу шапку пока вас не хватил удар. - Я, собственно, хотел поговорить о своем друге, - воспользовался моментом Будылин.- О своем еврейском друге, вы хотите сказать, - уточнила Роза Марковна, это я к тому, что иначе, зачем вам было приходить сюда.- Вот этого мы не знаем, ни я, ни он.- Скажите хотя бы как его фамилия, - спросил Фима.- Его фамилия не имеет никакого отношения к его происхождению, фамилию ему дали в детском доме, а своих родителей он не знает, возможно, его потеряли.- Всякое в этой жизни бывает, - развел руками Фима, как будто хотел показать, насколько широко наш мир открыт для всякого рода непредсказуемостей, - но на каком основании вы все-таки полагаете, что ваш друг иудей?- Во-первых, он обрезан... - начал Будылин.- Во вторых обрезать уже нельзя, - рассмеялся ребе. - Расскажите мне о нем.Будылин начал со случая на дороге и закончил последним разговором со следователем. Фима слушал очень внимательно, Роза Марковна даже перестала греметь посудой. Время от времени она вздыхала и говорила "вэй из мире", а когда Будылин умолк, она сказала:- А что, если это тот, кого все ждут?- Тот, кого ждут, не может зависеть ни от милиционеров, ни от психиатров. |
