Хотя Александра Михайловна была тяжело больна (фактически парализована), она не желала мириться с ограничениями, которые накладывало на нее нездоровье. Пыталась вести активную жизнь, общалась в достаточно узком кругу московского дипломатического корпуса. Однажды даже приняла у себя в квартире английского посла в СССР сэра Арчибальда Кларк-Керра.

Британский посол был рад побывать дома у кого-то из советских людей. Он жаловался, что в Москве живет, как в клетке. Мало кто из советских граждан рисковал принять приглашение на прием в британское посольство. А уж о приглашении домой не могло быть и речи! Послу позволяли встречаться только с узким кругом советских функционеров. За ним постоянно следили. Его утешало только одно:

— Меня окружали четверо, а японского посла восемь человек.

А ведь холодная война еще не началась, и сэр Арчибальд представлял в Москве союзника по совместной борьбе против общего врага… Но во враждебном и подозрительном мире сталинской Москвы иностранных дипломатов отрезали от общения не только с простыми людьми, но и даже с чиновниками.

Двадцать пятого мая 1945 года в Москву прилетел специальный представитель американского президента Гарри Гопкинс. Сменивший Франклина Рузвельта на посту президента Соединенных Штатов Гарри Трумэн не знал, как иметь дело с Советским Союзом. Надеялся, что Гопкинс сумеет уладить растущие разногласия. Знал, что Сталин высоко ценит Гопкинса за то, что тот добрался до Кремля в первые недели после нападения Германии.

Гарри Гопкинс был символом успешного союза военного времени. Он встречался со Сталиным трижды — в Москве в июле 1941 года, на Тегеранской конференции в 1943-м и в Ялте в январе 1945-го. Покойный президент Франклин Рузвельт попросил именно его руководить программой ленд-лиза. Они с Рузвельтом так сблизились, что Гопкинс даже жил в Белом доме. В 1945-м Гопкинсу было 55 лет, но он был очень болен — страдал от рака желудка. Однако же не смог отказаться от просьбы Трумэна и взялся исполнить личное поручение президента.

Владимир Павлов, переводчик Сталина и Молотова, вспоминал: «Во время пребывания Гарри Гопкинса в Москве МИДом СССР был устроен прием в его честь в особняке на улице Алексея Толстого. А. М. Коллонтай получила пригласительный билет. По залам особняка, где было полно гостей, ее в кресле катал внук. Вдруг, завидев Г. Гопкинса с Молотовым, она потребовала от внука, чтобы тот подвез ее к Г. Гопкинсу. После некоторого маневрирования в толпе гостей она, наконец, подъехала к шагавшему широким шагом Гопкинсу, повернула к нему голову и представилась.

Гопкинс, задержавшись на миг перед коляской, сказал «рад с вами встретиться» и, смерив взглядом немощную старушку, снова зашагал вперед. Тут он меня спросил:

— Это та мадам, которая писала про любовь?

Получив утвердительный ответ, Гопкинс громко рассмеялся».

Искренняя неприязнь молотовских аппаратчиков (не говоря уже об их неучтивости) преследовала Александру Михайловну и после того, как она перестала быть послом…

Но сталинское покровительство продолжало действовать. Тяжелобольную Коллонтай даже не отправили на пенсию. С 18 марта 1945 года она числилась советником Народного комиссариата иностранных дел, что было важно не только материально, но создавало важное для нее ощущение востребованности. После победы, 5 сентября 1945 года, ее наградили орденом Трудового Красного Знамени — за успешное выполнение заданий советского правительства во время Великой Отечественной войны.

Посол Уругвая Эмилион Фругони, поэт и публицист, встречал неутомимую Коллонтай в доме приемов Наркомата иностранных дел на Спиридоновке: «Паралич ног заставлял ее передвигаться в кресле-каталке. Когда она проезжала на нем через салон, к ней подходили многочисленные друзья. Сейчас она уже в почтенном возрасте, совсем седая, с приятной улыбкой, освещающей интеллигентное лицо».