С Анькой ее милый целовался всерьез. Потом Катька Копытова донесла, что Егорова хвасталась в курилке, что «целуется Бехтерев – умереть не встать». Дура. Он и все прочее делает – не встать. Потому что встать сил нет и желания нет, а хочется лишь лежать, лежать, рядом с ним и под ним лежать, и пусть все длится, длится, длится…

Так она и пролежала три курса. Однокурсницы тем временем не лежали. Кто не хотел ехать поднимать провинциальную Мельпомену, попристраивались в столичные театры. Кому с театрами не повезло, хотя бы во дворцы культуры и дома не отмененных еще в ту пору пионеров просочились, лишь бы остаться в столице, лишь бы показываться, расталкивая других руками и ногами, лезть наверх, всеми правдами и неправдами выпрашивая себе пробу в театре, на «Мосфильме» или на телевидении.

Ее пробы не интересовали. Ее интересовал лишь Алик. Она раз и навсегда уяснила – он гений. Разве может быть иначе?! Алик гений, но, как и все в этой стране, гений непризнанный. Пока. Но все придет – и слава, и деньги. И этого всего будет много-много. И рядом с гениальным актером всегда и везде будет его верная спутница. И никаких там разводов и прочих богемных адюльтеров. А красные дорожки, Канны, «Оскары» и прочая бурда, это все лишь в придачу к их умопомрачительной любви. Пусть это будут не ее «Оскары», но на красных дорожках в беспредельно открытом – благо у нее есть что открыть – платье она будет идти рядом с ним.

Жены звезд – они же не меньшие звезды, а без Алика ей ни дорожек, ни статуэток не надобно. Женский актерский век краток. Были они звездами, те погасшие, нелепо размалеванные стареющие тетки, которые теперь сзади нее стоят в очереди к окошку администратора в Ленкоме, но она показывает свой студенческий, по которому бесплатный входной билет ей положен, а они по-прежнему торгуют своим некогда хорошо узнаваемым лицом. Только дают за это лицо раз от раза все меньше и меньше. Когда-то лицо менялось на обожание толпы, теперь и на контрамарку едва-едва набирается.

И зачем ей такая слава?! Нет уж, рядом с гениальным да еще и любимым мужем Москву и ее мировые окрестности покорять сподручнее. А они оба приехали покорять Москву.

Оба были провинциалами. В отличие от живущего с Аликом в одной комнате нелепого питерского интеллигентика, у которого на лбу было написано, что он «мальчик из хорошей семьи», они росли не в столицах. Алик в заводском районе большого промышленного города рядом с заводом – гигантом отечественного машиностроения, она в шахтерском поселке внутри сложившегося из таких же шахтерских поселков городка. И всей-то разницы между их детствами – металлурги вокруг водку глушат без просыху или шахтеры налегают на самогонку. Все остальное как под копирку – и потрескавшиеся стены уродливых пятиэтажек, и потрескавшиеся стены семейных отношений. В результате такого взросления не было в них ни чувства дома, ни тоски по оставленному где-то там городу детства, ни всех прочих заморочек, заставляющих комплексовать проведших свое детство за книжками деток из хороших семей. Оба знали, что надо переть напролом. Они и перли.

К четвертому курсу Алик уже сыграл в трех фильмах и готовился сниматься в четвертом у первого режиссера поколения, сниматься у которого для любого из сокурсников было мечтой всей жизни. Ее милого уже начали узнавать на улицах, что самолюбию обоих влюбленных не могло не льстить, но главное, что на него положили глаз сразу несколько московских театров. И педагоги не сомневались в его ярком будущем. Сама Жанна если и сомневалась, то только в том, удастся ли ей до диплома уговорить Алика зарегистрироваться.