|
Глядя на нее, иногда можно зафантазироваться над теориями метапсихоза и подумать, что в ней живет душа какой-то тевтобургской векши. Прыг туда, прыг сюда! Ей все нипочем. У нас так долго живут в общении с немцами и так мало знают характеры немецких женщин. То есть, я говорю, знают только одну заурядность. У этой же все горит: одна рука строит, другая – ломает, а первая уже опять возводит что-то заново. Ходит по залу с своею скрипкою и всё фуги, и фуги… Всем надоела! Случилась надобность ее о чем-то спросить. Вхожу и спрашиваю. Видит – и ни слова не отвечает: идет прямо, прямо на меня, как лунатик, и вырабатывает свою фугу. Пришлось то же самое во второй раз – и опять результат тот же самый. Зато в третий раз нечто совсем особенное: шла, шла, играла, вела фугу, и вдруг у самого моего уха струна хлоп – и завизжала по грифу.
– Лопнуло терпение! – говорю.
– Да! – отвечает. – Когда же вы, наконец, соберетесь?
– Что?
– Сделать Лине предложение!
– Я?! делать предложение!.. Лине!!!
– Да, я думаю, – вы, а не я, и никто другой за вас.
– Да вы вспомните, что вы это говорите!
– О, я все помню и все знаю.
– Разве я смею думать… разве я стою внимания Лины!
– Говоря по совести, как надо между друзьями, конечно, нет, но… произошла роковая неосторожность: мы, сентиментальные немки, мы иногда бываем излишне чувствительны к человеческому несчастию… Если вы честный человек, в чем я не сомневаюсь, вы должны уехать из этого города или… я ведь вам не позволю, чтобы Лина страдала. Она вас любит, и поэтому вы ее стоите. А я вас спрашиваю: когда вы хотите уехать?
– Никогда!
– В таком случае… Лина!
– Бога ради! Дайте время!.. Дайте подумать!
– Лина! Лина! – позвала она еще громче.
– А-а! – отозвался из соседней гостиной голос Лины.
– Иди скорей, или я разобью мою скрипку.
Вошла, как всегда, милая, красивая и спокойная Лина.
– Этот господин просит твоей руки.
И, повернувшись на каблучке, Аврора добавила:
– Извини за неожиданность, но из долгого раздумья тоже ничего лучшего бы не вышло. Я иду к Tantel.
– Лина! – прошептал я, оставшись вдвоем.
Она на меня взглянула и остановилась.
– Разве я смею… разве могу…
Она тихо ответила:
– Да.
Через неделю Аврора уехала к матери в Курляндию. Мы всё перед баронессой молчали. Наконец Лина сама взялась сказать, что между нами было объяснение. Я непременно ждал, что мне откажут, и вслед за тем придется убираться, как говорят рижские раскольники, «к себе в Москву, под толстые звуны». Вышло совсем не то. Мы с баронессой гуляли вдвоем, и она мне сказала:
– Я не против избрания Лины, хотя я не совсем ему рада. Вы не знаете, почему?
– Знаю. Мое прошлое…
– Совсем нет. Это слишком глупо и жестоко тянуть за человеком весь век его ошибки, но… вы русский!..
– Вы так терпимы, баронесса!.. |
