В воображении он представлял ее себе почему‑то крупнее. Губы у нее оказались пухлые посредине, но тонкие и подвижные в углах, а улыбка – опасно сияющая. Матушка Милосердная усадила ее, сказала что‑то по‑русски и поцеловала в светлые волосы. Затем вышла, и они услышали позвякиванье ее ключей, пока она шла по коридору, и громкий окрик по‑французски, когда она велела одной из сестер убрать эту гадость. На Александре была зеленая блуза с длинными рукавами, схваченными у кисти, а на плечах накинута наподобие плаща кофта. Одежда не сидела на ней, а висела как на вешалке, словно ее вырядили специально для этой встречи.
– Антон что, умер? – тотчас спросила она, и Смайли заметил, что мысль, родившая эти слова, никак не отражается на ее лице.
– Нет, у Антона сильный грипп, – ответил он.
– Антон говорит, что он мой дядя, но он мне вовсе не дядя, – пояснила она. Она хорошо говорила по‑немецки, и Смайли подумал, что, вопреки россказням Карлы Григорьеву, она, возможно, унаследовала и это от матери, а возможно, от способного к языкам отца или от того и другого. – Он также делает вид, будто у него нет машины. – Как в свое время ее отец, она вот так же бесстрастно, ничем не выдавая себя, смотрела на Смайли. – Где ваш список вопросов? – поинтересовалась она. – Антон всегда приносит с собой список.
– О, мои вопросы у меня в голове.
– А задавать вопросы без списка запрещено. Мой отец запретил спрашивать из головы.
– А кто твой отец? – тут же подхватил Смайли.
Он снова видел только ее глаза, которые смотрели на него из своего заточения. Александра взяла кольцо клейкой ленты со стола матушки Милосердной и легонько провела по блестящей поверхности пальцем.
– Я видела вашу машину, – доложила она. – «КБ» значит Берн.
– Да, правильно, – сказал Смайли.
– А какая машина у Антона?
– «Мерседес». Черная. Очень шикарная.
– Сколько же он за нее заплатил?
– Он купил ее из вторых рук. И думаю, заплатил около пяти тысяч франков.
– Тогда почему же он ко мне приезжает на велосипеде?
– Возможно, потому, что ему нужны физические упражнения.
– Нет, – возразила она. – У него какая‑то тайна.
– А у тебя есть тайна, Александра? – поднял глаза Смайли.
До ее сознания дошел его вопрос, она улыбнулась и дважды кивнула, точно собеседник находился очень далеко от нее.
– Мою тайну зовут Татьяна.
– Хорошее имя, – кивнул Смайли. – Татьяна. Как ты об этом узнала?
Она подняла голову и улыбнулась иконам на стене.
– Об этом нельзя говорить, – выпалила она. – Если станешь говорить, никто тебе не поверит и тебя засадят в клинику.
– Но ты ведь уже в клинике, – заметил Смайли.
Она не повысила голоса, только заговорила быстрее. И сидела застыв, так что казалось, будто даже не делает вдоха между словами. Ясность ее мысли и любезность выражений поражали. Она благодарит его за доброту, сказала она, но она знает, что он очень опасный человек, куда опаснее учителей или полицейских. Доктор Рюди придумал такие понятия, как собственность и тюрьмы, и много других разных умных вещей, которые позволяют миру жить во лжи, добавила она. А матушка Милосердная слишком близка к Богу, она не понимает, что Бога следует оседлать и погонять как лошадь, пока он не понесет тебя в нужном направлении.
– А вы, герр Лахманн, являетесь властью всепрощающей. Да, боюсь, это так.
Она вздохнула и улыбнулась ему усталой снисходительной улыбкой, а когда он опустил взгляд на стол, то увидел, что она ухватила свой большой палец и крутит его, так что кажется, сейчас сломает. |