— До пляжа? — Замедленное ее сознание всплывает на поверхность, и на меня обрушивается поток холодных голубых лучей. — До какого пляжа? До озера?

— А я не знаю. Первый раз ведь в городе.

— Так вы ступайте через парк и прямо все время идите.

— И приду на пляж?

— На озеро. Там уж увидите.

Вот незадача. Сознание ее снова погрузилось куда–то внутрь ея, и взгляд безразлично заскользил по стенам. И я понимаю, что грех ее отрывать от великих скорбных дум. Ей даже лень вытереть сметану с пальцев, которыми она ненароком угодила в мой стакан.

Завтракая, я нет–нет и поглядываю на удивительную буфетчицу, и один раз она замечает мой взгляд и вдруг загадочно улыбается, отчего я проглатываю непережеванный кусок ветчины. О, чудо незнакомого и прекрасного женского лица, свирепую власть имеет оно над нами!..

Адрес предприятия я узнал у портье — пять остановок на автобусе. Я решил идти пешком, и правильно сделал. Чудесная получилась прогулка. Я шел словно по киношному павильону. Улицы разноцветных, деревянных, стройных домиков, красочные витрины магазинчиков, в основном, как я понял, торгующих сувенирами, кое–где двух– и трехэтажные блочные дома, почти не портящие общего праздничного впечатления, зеленые пушистые аллеи, припорошенные лучами нежаркого утреннего солнца, блестящий булыжник мостовых — все умытое, чистое, непыльное, и люди, попадающиеся навстречу, улыбающиеся, без тени усталости на лицах, с плетеными корзиночками, полными фруктов, с пляжными принадлежностями, в пестрых легких одеждах, участники какого–то тайного карнавального шествия. Разительное отличие от московской душной летней толчеи. Казалось, на этих ласковых улицах, под свежим небом нет места заботам и горю, слезам и разочарованию. Я влюбился в этот город с первого взгляда. А когда дошел до черты, откуда открывался совсем иной пейзаж — обыкновенное шоссе, конвейерный микрорайон, близнец десяткам московских, и сверх всего привычный взору чернильный столб дыма над заводиком, — неодолимая сила повлекла меня в сторону и усадила на замаскированную сиренью скамейку. Творилось со мной что–то неладное, кровь вяло текла по жилам, голова кружилась, душистый воздух клонил в сон, к воспоминаниям. Я думал, что снова позвала меня издалека Наталья Олеговна, и покорно склонил голову, приготовившись к встрече. Но это была не она. И никто. Это была вязкая сердечная слабость, расплата за сумасшествие и счастье последних московских недель, я не мог ей сопротивляться и поплыл по течению…

С Перегудовым я познакомился через его жену, а с ней самой, с Линой Петровной, встретился при весьма забавных обстоятельствах. Ехал в автобусе в час пик (москвичи знают, что это такое) и стал свидетелем дорожного скандала, тоже очень типичного. Есть такие люди, большей частью пожилые, которые именно в переполненном автобусе утверждают себя как личность. В поисках свободного местечка они тратят столько энергии, сколько иной альпинист не тратит при восхождении на Эльбрус. Любимая тема их автобусных выступлений — хамство молодых людей, не уступающих место инвалидам, и шире — о падении нравов вообще. Они бывают настолько агрессивны, что с криком: «Не пихайте меня локтями!» — способны нанести членовредительство. Однажды я зазевался, не успел сразу вскочить с места, и пожилая гражданка с забубённым лицом содержательницы «малины», с садистской улыбкой отдавила–таки мне ногу кованым каблуком. С тех пор я остерегаюсь садиться в автобусах или в метро, если не вижу рядом минимум пять–шесть свободных мест.

В этот раз в автобусе, в толчее, куражился полупьяный мужчина в клетчатом пиджаке, с кирпичом вместо лица. Тоже знакомый тип — этакий автобусный свободомыслящий вития, подделывающийся под юродивого. Сначала он куражился сам по себе, а потом привязался к худенькой женщине с двумя огромными хозяйственными сумками.