Или самоубийство. Сначала охранника током убило — пьяным на кой-то леший полез в распределительный щит. Потом столяр на машине разбился, потом на кухне посудомойка выпила случайно средство от тараканов. Теперь этот хмырь повесился.
Рублев покачал головой.
— Да уж, весело! Теперь понятно, что за мистикой тут развлекаются.
Оперуполномоченный посмотрел на Комбата.
— А что за мистика?
— А ты что, не слышал? Какой-то Черный Матрос.
Крохин почесал нос.
— Ах, ты про это? Ну так про Черного Матроса только ленивый не слышал! История известная. В восемнадцатом году из порта вышел пароход в Одессу. И далеко не ушел — какая-то мразь подложила бомбу в трюм. Разворотило полднища, корабль утонул вон там, — опер показал пальцем в сторону моря.
Как прикинул Рублев, участок, на котором утонул пароход, находился в полукилометре от берега.
— Практически никто не спасся, — продолжил Крохин. — А на том пароходе везли батальон революционных матросов с Балтики. Так тела этих парней еще две недели к берегу прибивало. Им потом братскую могилу сделали — аккурат вот здесь. Ну а сразу после войны было решено построить здесь гостиницу. Ну могилку-то и сковырнули незаметно.
— О как. И теперь, значит, люди уверены, что матросы мстят?
Оперуполномоченный покачал головой.
— Не матросы. Один матрос. Там, по легенде, был такой страшный сибиряк, он этой ротой командовал. Если верить сказкам, то он однажды бился с пулеметом в одиночку против полка. И, что характерно, победил. В смысле — заставил отступить. Вот, а потом, после смерти, он тоже не мог простить обидчикам такого обращения с прахом боевых товарищей.
— И что, тут с самого начала чертовщина творилась?
— Нет, только месяц назад началась, — пожал плечами оперуполномоченный.
— Но под нее, конечно же, списали все нехорошее, что происходило в гостинице в последние несколько десятилетий? — предположил Рублев.
— В общем, что-то вроде того, — подтвердил опер.
— Понятно. Ну а что ты думаешь?
— Я думаю, что здесь что-то неправильно, — ответил Крохин, доставая из пачки новую сигарету. — Совсем неправильно. Ну, не зацикливаясь на каком-то там потустороннем матросе, конечно.
— Да, матросы тут явно ни при чем, — засмеялся Рублев.
Из гостиницы вынесли носилки, накрытые серой простыней. Из-под нее свешивалась рука мертвого — она безвольно болталась, как будто махая на прощанье этому миру.
— Вот и радуйся теперь этой путевке, — вздохнул Комбат.
— Да радуйся, чего уж там! Среди постояльцев — ни одной жертвы, — сказал Крохин.
— Спасибо, утешил, — покачал головой Комбат.
— Я старался. По долгу службы, — рассмеялся Крохин. — Ну, ладно, Борис! Всего тебе.
— И тебе. Может, при нормальных обстоятельствах свидимся, — ответил Рублев.
— Как знать, как знать.
Опергруппа, «скорая» и труповозка уехали. На крыльцо высыпал немногочисленный персонал, присутствовавший вечером на работе. Они смотрели вслед машинам и напряженно перешептывались.
Распахнулись входные двери — их открыли по-молодецки, или, как пишут во всяких былинах, «на пяту». В стуке и дребезжании стекла на крыльце воздвигся моложавый высокий дядька с лысиной, на которую были начесаны несколько жиденьких прядок.
— Ну! Что собрались?! — сипло выкрикнул он. — Работать идите!
Люди быстренько забежали внутрь. Дядька посмотрел на спокойно стоящего Рублева, прищурился и крикнул еще громче:
— А я что, не для тебя сказал? Марш работать!
— Я здесь не работаю, — спокойно ответил Рублев. |