Действовал он по старому, давно опробованному военными принципу, который гарантировал ему безопасность в смысле здоровья, которым он очень дорожил. В любовницы он выбирал исключительно женщин, работающих в санчасти или в пищеблоке, в крайнем случае, прибегал к услугам продавщицы солдатского киоска. Все эти женщины регулярно обследовались на наличие венерических болезней и за чистоту чувств, как любил говорить подполковник, можно было не опасаться. Презерватив он не признавал принципиально, обычно приговаривая перед началом любовных утех:

– Не работай в рукавицах и не е…, в презервативе.

Причем, эти же самые слова он повторял солдатам, когда выводил их на работу и кто-нибудь из молодых заикался о том, что неплохо было бы выдать перед разгрузкой кирпича брезентовые рукавицы.

В общем подполковник Борщев слыл веселым, справедливым и щедрым командиром, умевшим найти общий язык с подчиненными, с проверяющими и с вышестоящим начальством.

Проверки на законсервированном полигоне случались чрезвычайно редко, и ни разу проверяющие не уезжали, затаив в душе злобу на подполковника Борщева. Они могли злиться на начальника полигона полковника Иваницкого. Обычно тот официально встречал проверяющих, знакомил их со своим заместителем, а затем отдавал их в его руки.

А дальше проверка проходила по одному и тому же сценарию, хорошо усвоенному подполковником Борщевым. Удобство законсервированного полигона заключалось в том, что когда-то на его территории располагалась большая воинская часть и свободных помещений хватало даже с избытком.

В одном из зданий, стоящим на отшибе на берегу небольшой речки, подполковник Борщев устроил что-то среднее между домом семейных торжеств, публичным домом, бесплатным рестораном и офицерской гостиницей. Однажды попав туда, проверяющие выбирались из номеров и банкетного зала только к концу своей командировки. Наскоро обходили склады, удивляясь лишь тому, какого черта подполковник Борщев так поил их и обхаживал, если на складах все в полном порядке.

Затем писались официальные бумаги, скрепляемые не только печатями и подписями, но и дружескими рукопожатиями, объятиями с заместителем начальника полигона. Часто на бумагах появлялись пятна от пролитого спиртного, и на какое-то время на полигоне вновь воцарялись тишь да благодать.

Единственное, о чем по-настоящему подполковник Борщев заботился на службе, так это об охране территории. Регулярно обновлялась колючка, которой полигон был обнесен по периметру, посторонние на территорию проникали редко. Специально для охраны начальник выделил два «Уазика», которые курсировали по встречным маршрутом по узкой дороге, проложенной вдоль забора.

Течение жизни на этом куске смоленской земли, казалось, остановилось вовсе. О внешних коллизиях российской жизни говорили лишь ценники в солдатском буфете, да в небольшом гастрономе, расположившемся на той территории части, где обитали офицеры.

Квартира, которую к этому времени занимал подполковник, ему не принадлежала. Тем не менее, он сделал в ней пристойный ремонт, но не безоглядно шикарный. Двери изготовил вольнонаемный столяр из мастерской, стены в санузле и на кухне солдаты облицевали отечественной плиткой. Мебель подполковник Борщев купил по случаю у вышедшего на пенсию майора, который перебрался в Рязань к своему сыну. Жил заместитель начальника теперь внешне скромно и неприметно.

Валентин Витальевич Борщев пользовался всеобщим уважением. Портила дело лишь одна старая история, которую постоянно пересказывали офицеры и солдаты у него за спиной.

Вслух об этой истории никто не заговаривал, хотя Борщев прекрасно понимал, знают о ней все и ему до конца жизни не избавиться от этого хвоста, где бы он ни появлялся.