Теперь придется разбираться с этим недоумком, ведь он мог кому-то разболтать о том, что в подземелье спирт".

Борщев быстро спустился по лестнице и заглянув в глаза солдату, ласково поинтересовался:

– Скажи, сынок, сколько раз ты здесь бывал?

– Бля, всего один раз – один. Бля… Товарищ подполковник.

– Один раз?

– Бля буду!

Иваницкий на всякий случай показал поднятый указательный палец.

– Один раз, один…

– Ты здесь не был ни разу. Вообще ни разу, и ни о чем не знаешь.

– Понял, объект секретный, молчать буду.

А ведь это пострашнее атомной бомбы будет, – захихикал солдатик.

Иваницкий прекрасно понимал, даже не настолько страшно будет, если о спирте в подземном хранилище узнают солдаты, куда страшнее, если об этом узнают младшие офицеры и прапорщики. Тогда всей секретности каюк, тогда конец прибылям. Тогда остановится зеленый ручеек, и баксы перестанут капать.

– Так ты точно никому не рассказывал?

– Бля буду, никому, полковник… Товарищи…

– Это хорошо, – Иваницкий даже потрепал по щеке молодого солдата.

– Что я дурак кому-то говорить? Они же все сюда полезут, как муравьи на сахар. Всем же, бля, полковник, товарищ, выпить хочется… Вот и вы пришли, – он глупо улыбнулся, но постепенно начинал трезветь.

"Его придется продержать здесь до утра.

Потом завезти в санчасть и упрятать в изолятор на неделю-другую. А дальше подумаем, что с ним делать. Тем более, большой проблемы с новобранцем не существует. Позвонил, договорился и солдата переведут из их части куда-нибудь в Смоленск или вообще на Курилы. А там он пусть рассказывает басни о цистернах со спиртом. Там ему никто не поверит, а если и поверит, то и пусть".

Решение было принято правильное. Иваницкий прекрасно знал, что самым лучшим выходом было бы убить солдата. Скинуть в цистерну со спиртом и пусть себе лежит заспиртованный – месяц, два, три, год. А можно скинуть в реку, столкнуть с обрыва.

Но он же тогда, мерзавец, всплывет где-нибудь внизу по течению. Найдут сельские жители, приедет военная прокуратура, то, да се…

«На хрена мне неприятности? Лучше отправим его куда-нибудь подальше – за Урал или на Курилы. Там ему, щенку и мерзавцу, самое место. И пусть там рассказывает про составы со спиртом, пусть хвалится. Это будут уже его проблемы, а не мои с Борщевым и, самое главное – не Гапона и не людей из штаба и Министерства обороны. В общем, слава богу, что Борщев нашел какую-то дрянь на подошвах этого гээрушника, и мы пришли сюда. Если бы этого не случилось…» – полковник резко повернулся к своему заму.

– Слушай, а если мы сейчас с тобой сюда не пришли бы, что бы началось, а?

– Не дай бог, полковник, не дай бог… Они прорыли бы тоннели к этим цистернам, сосали бы из них, как пиявки кровь из жопы, до посинения… Все бойцы ходили бы пьяные. Хотя и это не страшно, спирта здесь на всех хватит, торговать бы им начали, в окрестные деревни продавать начали бы. А это для нас – смерть.

В общем, в санчасть его, полковник, и пусть там лежит. И чтобы на окнах стояли решетки.

– Там, в изоляторе, решетки, кажется, есть. А фельдшеру скажешь, Борщев, что этот мерзавец два дня без перерыва блюет, что у него холера. Пусть проверяют. Пусть везут в гарнизонный госпиталь, а я позвоню и со всеми там договорюсь. В общем бояться нечего.

Хорошо, что отловили его. А люк заваришь, понял?

– Понял, полковник, заварю, куда я денусь.

– И как только мы его с тобой пропустили? А может еще где-нибудь есть люки? План у нас с тобой старый, синьки последних лет на изгибах все затертые…

– Был бы план подробнее.