|
Точнее, рядом. Всего в пятидесяти милях от границы. В Имфале — старшим по приему артистов, приезжавших выступать в войсках. Ну, не самым старшим. Один раз к нам приезжал Ноэль Коуард, — добавил он с гордостью и даже с некоторым облегчением: наконец он нашел что-то, чем можно похвастаться, не солгав. — Ну, и как вы друг другу понравились? — Признаться, мне не пришлось с ним поговорить, — сказал Джонс. — Но в армии вы были? — Нет. Меня забраковали. Плоскостопие. Но узнав, что я был администратором кинотеатра в Шиллонге, дали мне эту должность. Я носил военное обмундирование, но без знаков различия. Состоял для связи с ЭНСС [ассоциация по организации досуга войск], — добавил он с оттенком непонятной гордости. Я осветил фонариком ряды серых могил. — Так какого же черта мы здесь? — сказал я. — Я чересчур расхвастался, а? — Вы влипли в скверную историю. Вам не страшно? — Я как пожарный на первом пожаре. — С вашими ногами вам будет нелегко лазать по горным тропам. — С супинаторами я не пропаду, — сказал Джонс. — Но вы им не скажете, старик? Это же была исповедь. — Они сами скоро узнают и без моей помощи. Значит, вы даже не умеете стрелять из пулемета? — У них все равно нет пулемета. — Запоздалое признание. Я не смогу отвезти вас обратно. — А я и не хочу обратно. Старик, вы не представляете, как мне жилось там, в Имфале. Подружишься с кем-нибудь — я мог ведь познакомить с девочками, — а потом он уходит и больше не возвращается. Или вернется разок-другой, расскажет какую-нибудь историю, и поминай как ввали. Там был такой парень. Чартере, он издалека чуял воду... — Джонс оборвал себя на полуслове, он вспомнил. — Еще одна ложь, — сказал я, точно сам был воинствующим правдолюбцем. — Не совсем ложь, — возразил он. — Видите ли, когда он мне это рассказал, меня осенило, точно кто-то выкрикнул мою настоящую фамилию. — А она совсем не Джонс? — В метрике значится Джонс. Сам видел, — сказал он и покончил с этим вопросом. — Когда он мне это рассказал, я понял, что могу делать то же самое, стоит лишь потренироваться. Я сразу угадал, что это у меня в крови. Я заставлял писаря прятать стаканы с водой у нас в канцелярии, а потом дожидался, пока не захочется пить, и принюхивался. Часто ничего не получалось, но ведь вода из-под крана — это совсем не то. — Он добавил: — Пожалуй, дам отдохнуть ногам, — и я понял по его движениям, что он снимает резиновые сапоги. — Как вы очутились в Шиллонге? — спросил я. — Я родился в Ассаме. Мой отец выращивал там чай... так, во всяком случае, говорила мать. — Вам приходилось верить ей на слово? — Видите ли, он вернулся в Англию еще до моего рождения. — Ваша мать была индуской? — Только наполовину, старина, — сказал он таким тоном, будто придавал этой разнице величайшее значение. Я словно обрел родного брата: Джонс, Браун — эти имена стоили друг друга, как и наши судьбы. Насколько нам было известно, мы оба были незаконнорожденные, хотя, конечно, какой-то обряд и мог быть совершен — моя мать всегда на это намекала. Нас обоих швырнули в воду — тони или выплывай, — и мы выплыли; мы плыли из очень отдаленных друг от друга мест, чтобы сойтись на кладбище в Гаити. — Вы мне нравитесь, Джонс, — сказал я. |
