|
А у вас еще весь завтрашний день впереди. — Марта налила мне полный смеситель, — сказал он. — Никогда не встречал женщины заботливее. — И лучшей любовницы? — спросил я. Наступило молчание — я подумал, не предается ли он приятным воспоминаниям. Потом Джонс сказал: — Старик, игра пошла всерьез. — Какая игра? — В солдатики. Я понимаю, почему перед боем людям хочется покаяться. Смерть дело серьезное. Человек чувствует, что он не очень-то достоин ее принять. Как орден. — А у вас много грехов? — У кого их нет? Я не имел в виду покаяться священнику или богу. — А кому же? — Все равно кому. Будь сегодня тут вместо вас собака, я исповедался бы собаке. Я не хотел слушать его исповедь, я не хотел знать, сколько раз он спал с Мартой. — А вы исповедовались Мошке? — спросил я. — Не было случая. Игра еще не шла всерьез. — Собака по крайней мере не выдаст ваших секретов. — Плевать мне, кто что скажет, но я не хочу после смерти оказаться вруном. Довольно я врал при жизни. Я услышал, как кошка крадется назад по крышам, и снова посветил ей в глаза фонариком. На этот раз она разлеглась на крыше и стала точить когти. Джонс развязал рюкзак и достал бутерброд. Разломив его пополам, он бросил половину кошке, которая метнулась прочь, будто хлеб был камнем. — Не швыряйтесь так, — сказал я. — Вы теперь на голодном пайке. — Несчастная тварь хочет есть. Он спрятал другую половину бутерброда обратно в мешок, и мы вместе с кошкой притихли. Долгое молчание прервал Джонс, одержимый своей навязчивой идеей. — Я ужасный фантазер, старик. — Я это за вами давно замечал, — сказал я. — В том, что я говорил о Марте, не было ни слова правды. Она одна из полусотни женщин, до которых у меня не хватало духу дотронуться. Я не знал, говорит ли он сейчас правду или придумал более благородную ложь. Может быть, он заметил, как я огорчился, и понял все. Может быть, он меня пожалел. Интересно, подумал я, можно ли пасть еще ниже, чем заслужить жалость Джонса? — Я всегда врал насчет женщин. — Он натянуто засмеялся. — Стоило мне побыть вдвоем с Тин-Тин, и она сразу превращалась в гаитянскую аристократку. Конечно, если мне было кому об этом рассказать. Знаете, старик, у меня за всю жизнь не было ни одной женщины, которой я бы за это не заплатил — или по крайней мере не пообещал заплатить. В трудную минуту, бывает, и зажилишь деньги. — Марта сама мне сказала, что с вами спала. — Не может быть. Не верю. — Сказала. Это были чуть ли не последние ее слова. — Вот не думал, — мрачно сказал он. — Чего? — Что у вас с ней любовь. Еще раз попался на лжи, Вы ей не верьте. Она рассердилась потому, что вы уехали со мной. — Или потому, что я вас увез. В темноте что-то заскреблось — это кошка нашла бутерброд. — Тут очень похоже на джунгли. Вы будете чувствовать себя как дома. Я услышал, как он отпил из бутылки, а потом сказал: — Старик, я никогда в жизни не был в джунглях, если не считать зоологического сада в Калькутте. — Значит, и в Бирме вы не были? — Нет, там я был. |
