|
— Вот и он не боится, — сказал мистер Смит, словно извиняясь за свое бесстрашие; так оправдывается человек, который, надев слишком пестрый галстук — подарок жены, — говорит, что теперь все носят такие галстуки. — Не думаю, чтобы им двигала смелость. Может, ему, как и мне, просто некуда больше деваться. — Он очень предупредителен к нам обоим, — твердо произнес мистер Смит, явно желая переменить тему разговора. Когда я узнал мистера Смита поближе, я научился различать этот его тон. Ему становилось мучительно не по себе, когда я дурно о ком-нибудь отзывался, даже о человеке, ему не знакомом, или о враге. Он сразу же начинал пятиться от такого разговора, как конь от воды. Мне иногда нравилось заманивать его, будто невзначай, к самому краю омута, а потом вдруг пришпорить и, понукая хлыстом, заставить войти в воду. Но я так и не научил его прыгать. По-моему, он скоро стал догадываться, куда я гну, но ни разу не выказал своего недовольства. Это означало бы осудить друга. И он предпочитал уклониться от спора. В этом хотя бы его характер отличался от характера жены. Позднее я узнал, какая неукротимая и прямолинейная натура у миссис Смит, — она была способна напасть на кого угодно, конечно, кроме самого кандидата в президенты. Я много раз ссорился с ней за время нашего знакомства, она подозревала, что я немножко подсмеиваюсь над ее мужем, но она не догадывалась, как я им обоим завидую. Я ни разу не встречал в Европе семейную пару, такую преданную друг другу, как они! — Вы что-то хотели сказать насчет вашей миссии, — напомнил я мистеру Смиту. — Разве? Вы меня извините, что я так о себе разболтался. «Миссия» — чересчур громкое слово. — Мне это очень интересно. — Назовите это нашей надеждой. Но человек вашей профессии вряд ли отнесется к ней сочувственно. — Это имеет отношение к вегетарианству? — Да. — Я могу отнестись к нему сочувственно. В конце концов, мое дело угождать клиентам. И если они вегетарианцы... — Вегетарианство — вопрос не только диеты, мистер Браун. Оно затрагивает нашу жизнь с самых разных сторон. Если бы нам удалось избавиться от излишков кислотности в человеческом организме, мы избавились бы и от страстей. — Тогда прекратилась бы жизнь. Он сказал с мягким укором: — Речь идет не о любви. — И я почему-то почувствовал стыд. Цинизм — это дешевка, его можно купить в любом магазине стандартных цен, им начиняют всякий хлам. — Ну что ж, сейчас вы едете в вегетарианскую страну, — сказал я. — В каком смысле, мистер Браун? — Девяносто пять процентов жителей не могут себе позволить ни мяса, ни рыбы, ни яиц. — Но разве вы не замечали, мистер Браун, что во всех наших неурядицах виновата не беднота? Войны затевают политические деятели, капиталисты, интеллигенты, бюрократы, хозяева Уолл-стрита или коммунистические боссы, а никак не бедняки. — А богатые и имеющие власть не бывают вегетарианцами? — Нет. Как правило, не бывают. И я снова устыдился своего цинизма. Когда я глядел в эти светло-голубые, не знающие страха и сомнений глаза, мне на минуту даже показалось, что он прав. Сбоку вырос стюард. — Мне не надо супа, — сказал я. — Обедать еще рано, сэр. Капитан покорнейше просит вас, сэр, зайти к нему. Капитан был у себя в каюте — в помещении, таком же строгом и до блеска надраенном, как он сам; без единой личной вещи, если не считать кабинетной фотографии пожилой дамы, у которой был такой вид, будто она только что из парикмахерской, где ей высушили под феном все, даже характер. |
