бешеным взглядом и злобно прошипел:

– Значит, это ты моей отвертке ноги приделал? Я ее с прошлой недели

обыскался, на Лушина покойного подумал, а это ты ее спер?

Водорезов попытался вразумить буяна. Всем в корпорации был известен

неуправляемый нрав бригадира наладчиков. Был он неадекватно суров и до

неприличия жаден. Поэтому Водорезов сказал ему примирительно:

– Ну что вы, Леонид, мне не нужна ваша отвертка, не брал я ее. Разве то,

что у вас в руках, похоже на отвертку?

– Не делай из меня дебила! – еще пуще взбеленился бригадир. – Ты эти

буквы видишь? Читать умеешь? Что тут написано, можешь прочитать?

И он сунул под нос Водорезову пластмассовый обломок, а когда Аркадий

Яковлевич попытался сей мусор взять, чтобы рассмотреть, приблизив к глазам,

наладчик лапу отдернул и подсунул подоспевшему на шум Шведову.

– Глянь, Толь, ты глянь только! Это же от моей любимой отверточки кусок.

Помнишь, на прошлой неделе я ее обыскался? Она ж у меня именная была, я ее

надписал гравером, на рукоятке, на, позырь!

На куске пластмассы, действительно похожем на фрагмент рукоятки, можно

было прочесть «…еня Куче…», что в переводе означало «Леня Кучеренко».

– Толь, ведь я почему тогда на бедолагу Лушина подумал? Потому что его с

моей отверткой в руке и нашли, уже мертвого. Причем уделать он ее успел

конкретно. Молотком, что ли, по ней фигачил? Когда у него из пальцев отвертку

вытащили, я посмотрел, не побрезговал. Рукоятка так разбита была, что даже

металл обнажился. Такой отверткой не то что в электропроводке, а и в носу

ковырять стремно. Я решил на Лушина не обижаться, нехорошо на покойников

обижаться. Тем более, что сам себя дед и наказал.

Тут Леня повернулся от озадаченного Шведова к растерянному Водорезову и

свирепо вопросил:

– Только вот теперь мне непонятно, Водорезов, как этот самый обломок

попал в твой, блин, карман? Выходит, вовсе не Лушин, а ты спер у меня с верстака

мой инструмент? А я без нее, как без рук уже какой день! Барахло это китайское

даже в руке не лежит, а эта еще наша, советская была, где я теперь такую себе

найду? Попользовался – верни на место, я не жлоб, но курочить-то зачем?

– Интересный вопрос, – вперив в Водорезова нехороший взгляд с прищуром,

произнес неслышно подошедший Петрас Берзин. – А ведь и в самом деле,

Аркадий, объясни рабочему классу, зачем было добротную вещь курочить?

– С чего вы взяли? С чего вы взяли, что я что-то… курочил? Подобрал

просто с пола мусор, а выбросить забыл, вот и все. Устроили тут, понимаете!..

Он протиснулся мимо наладчиков к столу, взял жестянку с чаем, собираясь

уложить ее обратно в пакет и отбыть, наконец, к захворавшей супруге.

– А что это тут у нас? – заинтересованно спросил Берзин, протягивая к банке

руку.

– Лекарство какое-то, Петрас Ольгертович, – несмело ответил Сергей. –

Травяной сбор для вот его жены.

Петрас выдернул банку из судорожно сжатых пальцев Аркадия Яковлевича

и потряс. Раздался приглушенный стук. Рассыпая на пол сухие листья ромашки и

зверобоя, Петрас медленно извлек через тесный баночный лючок туго замотанный

в полиэтилен небольшой черно-металлический брусочек.

Леня Кучеренко со словами «Ах ты ж сука» крепким рабочим кулаком врезал

Аркадию Яковлевичу по серой трясущейся скуле.

Надежда Михайловна сидела со скучающим видом и мотала нервы. Это она

может.