Молча передал Александрову обрез. Капитан кивнул (будто поблагодарил меня). Бросил взгляд на Валицкого, но разглядывать его не стал. Заинтересовался оружием. Сергей Андреевич повертел обрез в руках — будто рассматривал диковинку. Провёл пальцем по месту спила на прикладе, покачал головой (укоризненно, словно не одобрил порчи винтовки); смахнул со ствола воду. Сдвинул назад затвор, подхватил патрон (ловко, как цирковой жонглёр). Не стал его совать обратно в магазин винтовки — рассмотрел в свете фонаря, убрал в карман. Привычным движением пригладил усы, указал стволом на Валицкого.

— Что с ним? — спросил капитан.

— Сквозная пулевая рана под ключицей, — ответил я. — Но жить будет. Пока.

— Успел вам что-нибудь рассказать?

Роман Георгиевич вновь прижал затылок к забору, закрыл глаза. Будто происходившие на пустыре события его больше не касались. С кончика его носа падали на подбородок капли. Из уголков губ струилась смешанная с кровью дождевая вода. Если бы я не слышал его голос всего полчаса назад, подумал бы, что Валицкий немой. Или «блаженный» — не понимал, где находится, что происходит, и чем обещал закончиться для него сегодняшний день. Он и сейчас производил впечатление… человека «не от мира сего». Но я точно помнил, что слова Романа Георгиевича показались мне вполне осмысленными, не бредом сумасшедшего.

Покачал головой.

— Обещал не убегать, — сказал я.

— Не убежит, — произнёс Александров.

Он подошёл к забору — примостил там обрез (мокнул приклад в грязь, позволил дождевым каплям падать внутрь ствола). Луч фонаря следил за коленями капитана — я не поднимал его выше, чтобы не слепить милиционера. Сергей Андреевич схватил Валицкого за плечо, без труда развернул его — проверил узел на руках пленника, связанных у того за спиной. Одобрительно хмыкнул (я научился прочно спутывать руки маньяков: успел попрактиковаться). Пошарил в своём кармане, вынул оттуда небольшой моток тонкого шнура (миллиметра два-три в диаметре) — тот блеснул в свете фонаря (капроновый?). Уронил Романа Георгиевича на живот, зажал его ноги — обмотал их верёвкой.

— Вот теперь точно не убежит.

Капитан слез с ног Валицкого, отряхнул руки, а потом и штанины своих брюк. Скосил взгляд: наблюдал за попытками пленника принять сидячее положение. Не помог ему — повернулся ко мне.

— Александр Иванович, ваше оружие останется у меня, — сказал Александров. — Сколько вы сделали из него выстрелов?

— Три.

— Гильзы остались на дороге?

Я кивнул.

— Третья пуля прошла через тело… попала в забор? — спросил Сергей Андреевич.

— Скорее всего.

— Две другие?

— Вторая тоже врезалась в бетон, — сказал я. — Первая ушла выше: я стрелял вверх.

— Ясно, — сказал милиционер.

Он повернулся к Роману Георгиевичу.

Валицкий всё же умудрился сесть, смотрел на Александрова снизу вверх, постанывал. Наконец, я разглядел на его лице эмоции (не испуг — злость). Не укрылись они и от глаз милиционера. Тот ухмыльнулся, сплюнул свозь зубы — в сторону ног пленника. Вынул из кармана пачку сигарет. Я мазнул по фигуре Валицкого лучом света — вынудил мужчину зажмуриться, заставил блеснуть стекавшую по его щеке струйками грязную дождевую воду. Роман Георгиевич склонил голову — спрятал от света лицо.