* * *

    Конан, Зийна и Тампоата, молодой пикт, пробирались по оттаявшей равнине, сырой и неприютной, как преддверие Нижнего Мира. Лето в Ванахейме уже началось, а это значило, что морские воды вскоре освободятся от льда, а здесь, на твердой земле, появятся мхи и травы; однако не раньше, чем через восемь-десять дней. Пока же равнина являла собой унылое зрелище, которое не скрашивалось даже яркими солнечными лучами. Но глаз Митры хоть и светил, но не грел, и путникам приходилось кутаться в пиктские плащи из волчьего меха, выделенные им Никатхой. Нелишними были и теплые сапоги на прочной подошве из шкуры лесных быков, покрытые кабаньим жиром, предохранявшим от влаги; бесформенные и огромные, они пришлись впору Конану, а Зийна напихала в носок сухой травы и двигалась теперь, переставляя ноги как две большие колоды.

    Впрочем, погода постепенно улучшалась, хоть и не так быстро, как желали бы странники. На востоке Ванахейма, в предгорьях, на границе с Киммерией и Асгардом, росли сосновые леса, и там, как знал Конан, снег сошел раньше и земля уже просохла. Но здесь, на продуваемом морскими ветрами берегу, наступление лета ощущалось лишь в полдень, когда можно было снять плащи и немного погреться на солнце. Теплый период в Ванахейме был короток, как цепь мятежного раба; с одной ее стороны леденел ошейник вьюг, с другой свисали снежные кандалы. Но, сколь бы кратким не являлось это время, прибрежные ваны успевали выйти в море на своих длинных ладьях и всласть пограбить купцов из южных земель.

    Хотя тянувшаяся вдоль изрезанного берега равнина и выглядела мрачной, тут попадалось немало живности. Болотистые места облюбовали северные гуси, пока еще тощие, но вполне годившиеся на вертел; нередко встречались лисы и стаи волков, промышлявших оленей. Волки Ванахейма отличались от хищников пиктских лесов – они были крупнее, и серый их мех отливал серебром. Дальше к северу обитали полярные медведи с теплой желтовато-белой шкурой; этих олени не интересовали, поскольку им хватало рыбы, гулявшей под морским льдом в любое время года. Огромные медвежьи когти и мощные лапы самым Митрой были приспособлены выцарапывать лунки во льду – а может, не Митрой, а великаном Имиром, властвовавшим в этих холодных краях. Правда, Имир являлся владыкой суровым и не любил ни людей, ни животных; более всего ему по нраву была заснеженная пустыня, над которой кружатся метели да ветры.

    Но даже этот жестокий властелин Севера не мог заморозить сирюнчей, пушистых короткохвостых полузайцев-полухомяков, на которых охотились лисы и полярные совы. Зимой сирюнчи впадали в спячку в своих глубоких норах, а в середине весны вылезали на поверхность, поедая прошлогодний мох, сухую траву и червей – все, до чего могли добраться в скудной тундре. Они были неприхотливыми зверьками и достаточно любопытными, чтобы не прятаться под землю при первом же признаке опасности. Конану сирюнчи нравились – и на вид, и на вкус. Хоть мясо их нельзя было сравнить с нежной печенью оленя, оно неизмеримо превосходило волчатину. Тампоата и Зийна придерживались того же мнения.

    Впрочем, иногда пикт начинал возмущаться.

    – Люди, – сказал он как-то раз, – должны обитать в лесу. Настоящие люди, а не те жалкие глупцы, что селятся на бесплодных равнинах вроде этой или в каменных норах городов. Лес – обитель богов; лес подпирает небеса, красит землю, кормит и защищает… Лес – это вечная красота! Что может сравниться с его сверкающей зеленью и шелестом тысяч ветвей?

    – Блеск золота и звон монет, – с усмешкой ответил Конан.

    – Приятные звуки, не спорю, но в них не слышно гласа богов!

    – Боги говорят с людьми по-всякому. Кром грохочет из-за туч, Сет шипит змеем, Ормазд дает знамения гулом огня, Имир, хозяин здешних мест, воет вьюгой.