Сигвар некоторое время обдумывал эту мысль, довольно кивая головой, потом спросил:

    – Ну, а ты что станешь делать, когда доберешься до Дамаста?

    – Пойду на север, к Наставнику.

    – А потом? Когда научишься метать молнии?

    – Для начала загляну в Хаббу. И если ты не поспеешь сюда прежде с дамастинским войском, спалю проклятый город!

    – А если поспею? Конан пожал плечами.

    – Тогда спалю все, что уцелеет. Дотла спалю!

    * * *

    Хоть Сигвар и не собирался идти к божественному Наставнику, любопытство снедало его, и в ближайшие день-два он выспрашивал у Конана все подробности о слугах Митры и их таинственном искусстве, Перепиливая толстые железные штыри, Конан вспоминал прошлое, думал, рассказывал. О воителе Фарале, поразившем молнией черного колдуна под славным городом Шадизаром, о веселом малыше Лайтлбро, с коим его свела судьба на заброшенной дороге из Офира в Коф, об аргосце Рагаре, сразившем по воле Митры огненных подземных демонов и павшем в том бою. Про Рагара он говорил больше всего, ибо облик аргосца и недавние события, связанные с ним, еще не потускнели в памяти Конана, Он рассказывал Сигвару, как собирался отплыть в Западный океан, на далекий остров Владычицы Снов, и как явился к нему Рагар, требуя, чтоб корабль изменил курс, ибо аргосцу надо было попасть к другому островку, гибнущему от ярости огненных демонов. Рассказывал, как побились они об заклад, споря, к какому из островов ветры понесут корабль; и как, волею Митры, судно приплыло туда, куда было нужно Рагару. Рассказывал, как поднялся Рагар на склон вулкана, как бился он там, защищая несчастных островитян, как рассекал молниями лавовые языки, сокрушал скалы, заваливал каменными обломками жадную пасть огнедышащей горы. И как победил! Пал, но победил, вверив душу свою светлому Митре.

    Рассказывал Конан и о клинках, завещанных ему, о благородной стали, что томилась сейчас в кладовой, среди прочих мечей, секир и копий, недостойных лежать рядом с наследством Рагара. Эти клинки особенно заинтересовали асира; как все его воинственные соплеменники, он относился к чудодейственному оружию с великим почтением. Сайг долго выспрашивал, в чем заключается магическая сила рагаровых мечей, но Конан того не знал. Он помнил лишь, что Рагар, умирая, проговорился, что клинки его не простые и нужно беречь их как зеницу ока.

    От всех этих расспросов и рассказов Конан пришел в некоторое возбуждение, все возраставшее по мере того, как близилась ночь побега. Он вновь принялся размышлять о своей цели, о великой мощи, которой хотел овладеть, о неведомых пока царствах, что станут покорны ему, о власти, что придет ему в руки. Еще он думал об Учителе, о божественном Наставнике, и о том, захочет ли старец поделиться с ним своими тайнами. Мысли эти преследовали киммерийца целый день и, видно, остались ночевать в его голове, ибо приснилась ему дорога – тот путь, что предстояло пройти от Дамаста на север.

    Он знал, что должен пересечь степь, травянистую степь, постепенно переходившую в пустыню. Там, на рубеже меж ними, тянется с востока на запад обширная полоса каменистой почвы, спаленной солнечными лучами и жаркими ветрами; наткнувшись на нее, он разыщет руины старой башни, торчащие подобно изломанным зубам на плоской, выровненной человеческими руками вершине холма – знак, о котором рассказывал Рагар.