Руины города с трудом угадывались в темноте, немногим отличаясь от просто разбросанных камней. Поглядывая в их сторону время от времени, Конан все же решил, что стоит подождать до утра с их осмотром. Ручей, у которого он остановился, явно был источником воды для древнего города. Нигде поблизости не было следов пребывания человека — ни постоянных жителей, ни даже стоянок караванов или кочевых племен. Странно, подумал он, с удовольствием глотая прохладную воду, текущую в тени скал и валунов. Скорее всего, источником не пользуются, решил он, следуя древнему заклятию, витающему над разрушенным городом. Остановившись вдалеке от руин, вверх по течению, Конан рассчитывал избежать его действия. Горячая каша из фасоли и размоченных фиников была на вкус лучше или, по крайней мере, отличалась от тех же продуктов, съеденных всухомятку, особенно если запивать ее водой, не считая глотки. Наевшись, Конан устроился на земле между костром и верблюдом, завернулся поплотнее в одеяло, чтобы не продрогнуть на дувшем с северных гор ветру, и заснул.

Прошло много времени, по крайней мере костер успел потухнуть, а луна — проделать изрядную часть своего пути вслед за солнцем на запад, прежде чем Конана разбудили таинственные звуки, шедшие из темноты: едва различимые из-за журчания ручья шорох и присвистывания.

Проснувшись, Конан продолжал лежать неподвижно. Затем, плотно сжав рукоятку лежавшего рядом с ним ножа, он осторожно повернул голову, пытаясь рассмотреть непрошеных гостей.

Судя но запаху, они вполне могли оказаться овцами. Когда киммериец рассмотрел движущиеся в темноте тени, он поначалу утвердился в своих предположениях, но затем его насторожило то, насколько безмолвно двигались эти «овцы». Ни блеяния, ни стука копыт по камням не доносилось до его ушей. А кроме того, в их передвижениях было слишком много целеустремленности для примитивной скотины: неведомые создания явно намеревались окружить лагерь Конана.

Вдруг его верблюд проснулся и сердито запыхтел и зафыркал. Но стоило ему подняться как несколько теней совсем не по-овечьи метнулись к нему: встав на две конечности, они пытались завалить животное на бок, чтобы не дать ему уйти.

Перекатившись с боку на бок, Конан вскочил и одним взмахом ножа перерезал веревку, удерживавшую верблюда на месте, предоставив ему самому спасаться бегством от нападающих. Развернувшись лицом к нападавшим, остановившимся в нескольких шагах от него, киммериец наконец рассмотрел их.

Больше всего они походили на обезьян, ставших на задние ноги. Грязные хламиды, затянутые на поясе, составляли их одежду. Но не только это напоминало об их родстве с людьми: явно совместная деятельность, крики, походившие на какой-то примитивный язык. Не все их тело было покрыто шерстью, а кроме того, и это сейчас больше всего беспокоило Конана, они знали, что такое оружие. Многие стояли, держа в руках камни, кое-где мелькали булыжники, привязанные к палкам, — подобие булавы или топора.

В темноте их лица, выглядывавшие из-под грязных волос, больше походили на обезьяньи. Длинные но неровные ряды зубов вырисовывались за бесформенными губами, покрытыми, как и вся их кожа, язвами и струпьями.

Почувствовав свободу, верблюд несколько раз лягнул наседавших на него уродцев, укусил кого успел и, разбросав их, скрылся в темноте. Тогда внимание обезьяноподобных существ обратилось на Конана. Киммериец схватил с земли одеяло и обмотал им руку, чтобы смягчить ожидаемые удары.

Когда несколько созданий бросились на него, он отбил удар палкой, а затем сильно пнул первого из нападавших ногой в пах. Второй получил скользящий удар ножом в бок и покатился по земле, зажимая руками рану. Не глядя на него, Конан двинул в лицо рукоятью ножа третьему, замахнувшемуся топором.

Остальные человекообразные, помешкав немного, бросились на Конана все одновременно — некоторые дико размахивали камнями, то и дело нанося ощутимые удары своим товарищам.