— Не знаю, чем утешить тебя, парень, — наконец, произнес Рхайдерч. — Предсказание и реальные события будущего не всегда одно и тоже. Предсказание похоже на тень. И как любая тень, оно может двигаться, расти или сжиматься, в зависимости от того, куда попадает свет.

— Кром! Слабое утешение, — хмыкнул Конан. — Ты видел жителей деревни мертвыми. Скажи, куда и как эта тень должна сдвинуться? Ты просто мерзкий старый ворон с куском падали во рту!

— Если обвиняешь меня во лжи — ударь, может, тебе станет легче, — склонил голову Рхайдерч.

Но вместо удара, Конан только грязно выругался. Он резко развернулся на пятках и кинулся вон из Датхила. Избиение или даже убийство старика ничего бы не изменило. Другое дело его слова. Но как можно убить пророчество? Оно бы все равно продолжало жить, пока течение времени не опровергнет или не подтвердит его. Сын кузнеца был слишком уверен в страшном финале грядущего. Рхайдерч — не совсем обычный человек и его ужасные слова, возможно, являлись правдой.

Пряный, с ароматом хвои, воздух обволакивал Конана, когда он мчался по лесу. Грязная деревня со своим зловонием экскрементов, дыма, немытых тел и копоти осталась позади. Только зловещее пророчество никуда не делось. Оно следовало за ним по пятам, ни на шаг не отставая. Просто бегство от действительности было единственным, что на тот момент мог предпринять юноша.

С высокой ели раздалось возмущенное карканье. Конан остановился и погрозил кулаком большой черной птице.

— Убирайся, проклятый трупоед! — крикнул он, наклоняясь, чтобы набрать камней. — Не надейся, что накормишь своих птенцов моей плотью.

Мудрый ворон, знающий людские повадки, шумно хлопая крыльями, поднялся в воздух. Конан запустил в его сторону камнем, скорее от отчаяния, чем всерьез, рассчитывая попасть в цель. Булыжник лишь слегка чиркнул по кончику левого крыла. Птица еще раз хрипло каркнула и скрылась за верхушками деревьев.

— И забирай все беды с собой, будь ты проклят! — кричал вслед Конан, но густой лес, казалось, поглощал его слова.

Он спрашивал себя: достигнут ли проклятия ворона? Конечно, надежда не велика. Если б было иначе, и проклятия действительно могли воплощаться в жизнь, то аквилонцы давно бы исчезли из Киммерии.

Очень скоро, Конан обнаружил, что при нем только разделочный нож, висящий на поясе, поскольку он сбежал из деревни в порыве гнева, без всяких мыслей о возможных последствиях. Теперь же, когда пыл несколько угас, он остро ощутил нехватку лука или копья. Нож представлял собой плохое оружие против волка, не говоря уж про рысь или барса. Сначала, юноша собрался было бежать обратно в Датхил, но тут же застыл на месте. Что сделают жители деревни, которые видели его сумбурное бегство, после быстрого возвращения сына кузнеца? Наверняка станут смеяться над ним в лицо или потихоньку за спиной!

Гордость — страшная вещь. Из-за нее юноша предпочел подвергнуть риску собственную жизнь, чем быть осмеянным односельчанами. Скорее всего, на его месте так бы поступил любой другой человек в Датхиле. Недостаток в материальных благах, киммерийцы восполняли изобилием природной гордости. Если б не она, то северяне меньше бы занимались меж клановыми распрями, и их раскол не сыграл бы на руку аквилонцам. Но ничего подобного не приходило на ум. Сын кузнеца знал, что скорее погибнет в схватке со зверем, чем станет посмешищем для друзей и знакомых.

Прут, хрустнувший под чьей-то ногой, заставил его замереть, словно осторожное животное. Следом раздалась приглушенная ругань на аквилонском языке. Конан чуть не прыснул. Он всегда любил подтрунивать над неловкостью других. А тут и говорить нечего. Захватчики, рыскающие по лесу, создавали, наверное, больше шума, чем стадо скота.

Поскольку Конан любил развлекаться над подобными недотепами и прежде, то сейчас с удовольствием издалека наблюдал за этими аквилонцами.