|
Если принять во внимание общую мою психическую ригидность, это у меня получалось, пожалуй, даже слишком легко. Так, мне казалось, что Доктор — шизик, но и умница тоже; что Джо блестящ и что он нелеп; что Ренни разом сильная и слабая; и что Джейкоб Хорнер — сова, павлин, хамелеон, осел и попугай, сбежавший из средневекового бестиария, — великан и в то же время карлик, полнота и вакуум, и восхищения достоин, и презрения. Если бы я попытался втолковать все это Джо, он бы тут же занес полученные данные в разряд доказательств того, что я попросту не существую: мне же казалось, что из данного обстоятельства с одинаковым успехом можно сделать как этот, так и прямо противоположный вывод. Я пускаюсь в объяснения с одной-единственной целью: сделать предельно ясным смысл слов, когда я говорю, что разом был шокирован и ни капли не был удивлен, что мне было противно и приятно, что ощутил я и возбуждение, и в то же время скуку, когда, на следующий вечер после описанного выше разговора, ко мне на квартиру явилась Ренни. Лекции в тот день я отчитал на славу, ловко жонглировал герундиями, частицами и инфинитивами, и собственное красноречие снабдило меня впрок полярными чувствами вины и полной при том беспечности в отношении дела Морганов.
— Мать моя женщина! — сказал я, когда ее увидел. — Давай, давай заходи! Тебя что, уже успели отлучить от церкви? — Я сюда ехать не хотела, — коротко сказала Ренни. — Я вообще не хотела тебя больше видеть, Джейк. — Вот оно как. Но люди-то, они ведь делают только то, что желают сделать. — Джейк, это Джо меня заставил. Он мне сказал, чтобы я шла к тебе. Здесь, по сценарию, должна была взорваться бомба, но у меня в тот день настроение было не взрывоопасное. — И за каким, прости за любопытство, чертом? Ренни отыграла дебют недрогнувшей рукой, мрачновато и твердо, но вот теперь она запнулась и не смогла или не захотела ответить на мой вопрос. — Он выгнал тебя из дому? — Нет. Ты что, не понимаешь, зачем он меня сюда прислал? Пожалуйста, не заставляй меня объяснять! — На грани слез. — Если честно, понятия не имею, Ренни. Мы должны переиграть сцену преступления на более внятный для анализа манер, так, что ли? Что ж, на этом ее самоконтроль вышел весь; и она, понятное дело, принялась мотать головой. И так уж вышло, что Ренни показалась мне невероятно привлекательной. Просто до ужаса. Она явно многое пережила, перестрадала за последние несколько дней, и, как в случае с усталостью и силой, это придавало ей невыразимое очарование, свойственное порой глубоко страдающим женщинам. Во мне шевельнулось нежное, на любовь похожее чувство. — Это все такой кошмар, я просто места себе не нахожу, — сказал я и положил ей руку на плечо. — Ты и представить себе не можешь, как я переживаю за Джо, и за тебя еще того сильней. Но по-моему, он пытается из всего из этого устроить какой-то балаган, тебе не кажется? Большей нелепости, чем прислать тебя сюда, и выдумать не выдумаешь. Это что, такой вид наказания? — Никакой нелепости тут нет, это ты их всюду ищешь, — сказала Ренни со слезами в голосе, но очень убежденно. — Конечно, для тебя по-другому и быть не может, ты же никогда не принимал Джо всерьез. — Да в чем дело-то, скажи ты мне, ради бога! — Я не хотела тебя больше видеть, Джейк. И сказала об этом Джо. Он пересказал мне все, что ты ему тут наговорил вчера вечером, и сперва мне показалось, что ты все врал. Ты ведь, наверное, догадываешься, как я тебя ненавидела все это время, начиная с того момента, как ты ушел от меня утром; когда я рассказывала об этом Джо, я ничего не упустила — ни единой детали, — но только я во всем винила тебя. |
