— А мне кажется, тебе просто скучно; и мне плевать, что ты по этому поводу думаешь. Мне вообще больше нет дела до того, что вы оба думаете обо всем об этом или там обо мне: я вас больше всерьез принимать не намерена. Я даже и думать об этом перестала.

— Весьма неглупо с твоей стороны.

— Что, задело? — рассмеялась она. — Правда ведь, всякий интерес пропадает, если мне больше не будет больно? Ну и черт с тобой! Мне больше не будет больно. Что это ты такой надутый, а? Можно подумать, ты в штанишки наделал или еще чего хуже. — Ей самой стало смешно, и она пьяненько хихикнула. — У Джо сегодня утром вид был точь-в-точь такой же — насупился, что твой пророк библейский. Я испортила вам игру, вот вы теперь и дуетесь. Да перестань ты строить козью морду, и давай мы с тобой напьемся, а нет, так отвези меня домой.

Я докончил стакан и налил себе еще.

— Ты, надеюсь, понимаешь, что я не поверил ни единому твоему слову. Смело, конечно, но не убеждает.

— У тебя просто духу не хватит поверить, — съехидничала Ренни.

— И у меня не хватит, и у тебя не хватит, даже под прицелом.

— Давай мели, — заявила Ренни. — А мне плевать.

— А еще я не думаю, что Джо хоть что-нибудь знает.

— И плевать.

— Он ведь не станет сидеть с мрачным видом. Он хлопнет дверью, и все дела.

— Это тебе так кажется. Мы слишком тесно связаны. Я вообще в толк не возьму, и чего я, собственно, паниковала: да разве такая вот малость может нам с Джо помешать? Для этого нужен кто-нибудь посильнее, чем ты, Джейк. Ты же ничего про нас, про Джо и про меня, не знаешь. Ничегошеньки.

— Я уже говорил тебе в прошлый раз, чтобы ты послала его к черту.

— Я еще, может, вас обоих пошлю к черту.

— Замечательно, девочка моя, но когда будешь приводить приговор в исполнение, не забудь про его коронный хук левой.

Эта моя последняя фраза протрезвила ее стакана на три, не меньше.

— Не думаю, что Джо еще когда-нибудь меня ударит, — серьезно сказала она.

— Тогда скачи скорей домой, пока ты под мухой, щелкни его по носу и скажи, что не станешь больше принимать всерьез всякую чушь вроде вашей с ним половой жизни, — предложил я. — Скажи ему, что все проблемы оттого, что он слишком много думает.

— Джейк, он больше не станет меня бить. Никогда.

— Он свернет тебе к чертовой матери челюсть. Только скажи ему, что он ведет себя как школьник! Он дух из тебя вышибет, и ты это прекрасно знаешь. Ну, давай, я составлю тебе компанию. Если ты права, ка-ак мы все начнем тут хохотать, и фыркать, и утирать друг другу сопли. А потом соединим по-братски руки, и все наши беды прикажут долго жить.

Ренни окончательно протрезвела.

— Я тебя ненавижу, — сказала она. — Ты ведь даже на минуту не дашь мне побыть хоть вполовину, хоть чуточку такой счастливой, как раньше. Даже и притвориться счастливой я не имею права.

И (mirabile dictu) едва она помрачнела, как я был исцелен — ее былая легкость перешла ко мне, и я налил себе еще стакан мускателя.

— Вот теперь ты доволен, да? — почти навзрыд.

— Н-да, хорошо быть извращением. Мне правда очень жаль, Ренни.

— Ты правда счастлив как задница! — сказала она, мотая головой из стороны в сторону.

Но такие случайные приступы бодрости у Ренни и такая ненужная жестокость с моей стороны бывали нечасто. Как второй ее визит не был похож на первый, так и третий (и последний в сентябре) ничего общего не имел со вторым. К этому времени я уже достаточно увлекся образовательным процессом, и причину моих настроений все чаще и чаще следовало искать в аудитории.