Она снова выкручивает ему сосок. Сначала по часовой стрелке, затем против. При этом щиплет как можно сильнее, а руки медсестры — это сильные руки.

— Ты считаешь доктора Бэбино своим домашним животным, но ты все неправильно понял. Это ты — его животное. Его подопытный кролик. Он считает, что я не знаю о тех экспериментальных лекарствах, которые он тебе дает, а я знаю. Витамины, говорит он. Витамины, пупсик. А я все знаю, что здесь творится. Он считает, что полностью тебя вылечит, но этого не будет никогда. У тебя все слишком запущено. А если и сможет, то что? Предстанешь перед судом — и сядешь до конца жизни. А в государственной тюрьме Уэйнсвилл горячей ванны нет.

Она так крепко сжимает ему сосок, что на ее запястье проступают жилы, а он не показывает и виду, что чувствует, — просто с отсутствующим лицом смотрит на парковку. Если так будет продолжаться и дальше, то кто-то из медсестер заметит синяк, отек и это запишут ему в карточку.

Она отпускает его и отступает, тяжело дыша, — и тут жалюзи на окне резко тарахтят каким-то костяным звуком. Медсестра вскакивает и оглядывается. Когда она снова поворачивает голову — Хартсфилд уже смотрит не на парковку. Он смотрит прямо на нее. Его глаза ясные и вменяемые. Скапелли чувствует сильный приступ ужаса, делает шаг назад.

— Я бы могла рассказать Бэбино, — говорит она, — но врачи склонны отмахиваться от фактов, особенно тогда, когда их идеям противоречит медсестра, даже старшая. Да и с чего бы я стала это делать? Пусть экспериментирует на тебе, как хочет. Для тебя и Уэйнсвилл — это слишком хорошо, мистер Хартсфилд. Может, он даст тебе чего-то такое, от чего ты сдохнешь. Ты это заслужил.

По коридору тарахтит тележка с едой; у кого-то поздний обед. Рут Скапелли вздрагивает, словно пробудилась от страшного сна, и пятится к двери, поглядывая то на Хартсфилда, то на уже спокойные жалюзи, а потом снова на него.

— Сиди тут. Оставляю тебя в раздумьях, только одно перед уходом скажу. Если ты когда-нибудь еще покажешь мне средний палец — это точно будут твои яйца!

Рука Брейди, которая лежала на колене, поднимается к груди. Она дрожит, но это проблемы контроля моторики: благодаря десяти сеансам физиотерапии к нему уже немного вернулся мышечный тонус.

Скапелли недоверчиво таращит глаза: высовывается из кулака средний палец и наклоняется в ее сторону.

На лице пациента бродит масляная улыбка.

— Ты — урод, — тихо говорит она. — Ошибка природы.

Но близко уже не подходит. Ее охватывает внезапный, иррациональный страх от того, что могло бы произойти, если бы она приблизилась.

Том Зауберс очень хочет помочь Ходжесу, даже если ради его просьбы придется перенести парочку послеобеденных встреч. Его долг перед Биллом значительно больше, чем просто экскурсия по пустому дому в Ридждейле, ведь этот бывший полицейский — с помощью друзей Холли и Джерома — спас жизнь его сыну и дочери. А возможно, и жене.

Он отключает сигнализацию в прихожей, читая код с бумажки в папке, которую он взял с собой. Они с Ходжесом ходят по комнатам на первом этаже, и их шаги отдаются эхом. Том не удерживается и заводит свою песню: да, далеко от центра, это правда, но это означает, что все городские службы: вода, услуги копачей, вывоз мусора, школьные и общественные автобусы — достаются вам без городского шума. «Сюда и кабели можно без проблем подвести…»

— Прекрасно, но я не собираюсь его покупать.

Том испытующе смотрит на Билла:

— А чего же вы хотите?

Ходжес не видит причин скрывать правду:

— Хочу знать, не следил ли кто отсюда за домом на той стороне улицы.