Как-то, не выдержав, я позвонил в этот журнал. Оказалось, что он еще существует, но о человеке, несколько десятилетий назад составившем эту задачу, там ничего не знали.

Вот и сейчас, расставив фигуры, я забываю обо всем. И Зарайский с подругой, лихорадочно стремящиеся в последний раз испить из чаши наслаждения, и демонстративно громко звякающая посудой жена, и весь наш погибающий мир — все отходит на второй план и выцветает, как силуэты на старой фотографии.

У меня вдруг возникает уверенность, что задача будет непременно решена и станет некоей суммирующей чертой моего существования. Итак, за дело! Я склоняюсь над доской и массирую виски. Прежде в большинстве случаев я начинал решать задачу наиболее вероятным атакующим ходом коня или ладьи, теперь же отважно берусь за дальнюю пешку, кажущуюся совершенно безнадежной. После пешки я решительно двигаю ладью, отсекая черному королю все верхние линии поля. Неожиданно все проясняется… Озаренный, я начинаю быстро двигать фигуры, выстраивая их вокруг черного короля. Он, беспомощно задирая полы длинной мантии, мечется по доске, но тщетно — спасения нет. Мат! У меня готово вырваться радостное восклицание, но внезапно я понимаю, что хоть и поставил мат, но не в четыре хода, а в пять! Значит, я опять потерпел поражение, и снова язвительный В. Коршунович взял надо мной верх.

«Ах ты жук! — думаю я. — Ну ничего, скоро я сам тебя увижу!»

Я уже убираю фигуры в коробку, когда из комнаты появляются Зарайский с подругой. Оба смущены и недовольны, и я догадываюсь, что от спешки и нервного напряжения они испортили себе свой последний раз. Моя жена тоже это чувствует, и ей становится немного легче.

— Ну что ж теперь… Давайте перекусим! — говорит она устало.

Юрий и его подруга садятся за стол и молчат. Молчим и мы. Каждый из нас понимает, что настал самый важный момент в истории человечества и вот-вот будет поставлена завершающая точка, но теряемся и не знаем, что нужно говорить и о чем думать в такую минуту.

Так как изменить уже ничего нельзя, моя жена великодушно решает пойти на примирение. Я удивлен, так как знаю, чего ей это стоит.

— Давайте хотя бы познакомимся! Нельзя же встречать конец света с человеком, не зная его имени, — говорит она, обращаясь к спутнице Зарайского. — Я — Нина.

Спутница напряженно улыбается. Ей не хочется представляться, но промолчать было бы невежливым, и она говорит:

— А я Аня.

— Так вот как тебя зовут! А мне не говорила! — наивно удивляется Зарайский. Удивление не мешает ему орудовать ложкой и с горкой накладывать на тарелку салат оливье.

— Как не говорила? — поражается моя жена. — Разве вы не знакомы?

— Почему не знакомы? — обижается Юрий. — Часа три уже. Не символично ли, что я нашел девушку своей судьбы именно сегодня?

Я едва сдерживаюсь, чтобы не напомнить Зарайскому, что он находил девушек своей судьбы и во многие другие дни, и всякий раз вскоре обнаруживалось, что он ошибся. «Возможно, — думаю я, — Аня действительно девушка его судьбы, но не потому, что она создана для него, а потому что он просто не успеет в ней разочароваться».