Серенькая, с крохотным хоботком букашка карабкалась по откосу песчаной ямки. Съезжала вместе с песком, увязала всеми лапками и снова карабкалась. Иногда обвал переворачивал её на спину, она беспомощно трепыхалась, чудом вставала на ноги и, как ни в чем не бывало, продолжала свой путь. Полынов, наблюдая за букашкой из недоступной ей дали, попытался взглянуть на мир её глазами, и ему открылась огромная, безжалостно залитая солнцем пустыня с исполинскими барханами, которым не было ни конца ни края. Вот так же примерно они с Лессом карабкались когда‑то по чёрным увалам Меркурия, так же оседал под ногами песок, только на них были скафандры, и жара их не мучила, а неподалёку находился готовый принять их вездеход. Ничего этого у букашки не было: она ползла себе и ползла, неизвестно куда и неведомо зачем.
Полынов осторожно смахнул песчаный гребень, чтобы облегчить ей путь, но букашка испугалась, суетливо забегала и повернула в сторону. “Я бы тоже испугался, если бы передо мной ни с того, ни с сего исчез целый хребет”, – лениво подумал Полынов. Он сел и огляделся.
Море вдали было ярким, как синий расплавленный металл. Людей на пляже прибавилось, но оживления не чувствовалось. Двое парней тащили вполне одетую девушку с явным намерением её окунуть. Девица притворно упиралась и повизгивала. Никого это не касалось. Один парень громко осведомился у другого, не пора ли устроить маленький стриптизик. Девица взвизгнула чуть громче. Никто и ухом не повёл. Кто не купался, тот млел на солнце. Ближе всего к Полынову был мужчина в клетчатых плавках. Он угрюмо заправлялся пивом.
– Хотите? – он перехватил взгляд Полынова. – Нет? Вы правы: истина в вине, отнюдь не в пиве. В прогрес‑с‑сирующей наркотизации человечества! Ваше здоровье.
Он опустошил банку.
Полынов встал и пошёл к морю. Строй медноствольных сосен скрывал близость посёлка. Лишь неподалёку, у причала возвышалась круглая, зеленовато‑фарфоровая, с белой винтовой опояской башня, должно быть, какая‑нибудь лаборатория. Впрочем, вида она не портила.
Взрезая волны, промчались влекомые дельфинами водные сани.
Полынов искупался в четвёртый раз и слегка заскучал. Все бы, казалось, вот так нежиться на песочке, а что‑то мешает. И непонятно, что. Отсутствие привычки? Или взволнованность Лесса, которая не идёт из памяти?
Счастье пещерных жителей, хм… Сорок лет – уже дряхлость, а до этого переломы, болезни, включая кариес – и никто тебе не поставит пломбу. Завидная, что и говорить, участь.
Мужчина в клетчатых плавках осушил пятую банку пива и теперь закусывал какой‑то рыбёшкой. У Полынова засосало под ложечкой. Видно, пора было отдать должное изумительному ресторанчику, о котором говорил Лесс.
Не торопясь, Полынов стал одеваться. Сосед принялся за шестую банку пива.
– Вредно столько на солнце, – сказал Полынов.
– А, – ответил тот. – Все едино.
Ему было далеко за пятьдесят. Почти недостижимый в пещерной эпохе возраст. Да и в более поздней – тоже.
Издали донеслись какие‑то смутные крики. Все повернули головы в сторону башни. Там, похоже, сгущалась толпа. Вопили что‑то, размахивая руками. Кусты мешали толком разглядеть, что происходит.
Мимо Полынова стрелой пронеслась молодая девица. Лязгая зубами, она поспешно натягивала джинсы. Точно холодный ветер подул над пляжем. Те, кто был ближе к пристани, выскакивали из моря и, хватая одежду, бежали к лесу.
Донёсся явно усиленный динамиком вопль:
– Вбить им в глотку!…
С пологой косы взлетели чайки.
Любитель пива торопливо обувался.
– Что происходит? – в недоумении спросил Полынов.
– Бабуины! – тот с треском затягивал ремешок сандалий.
– Ну и что?
– А вот увидите, что! Средь бела дня – надо же…
Он, наконец, справился с ремешками и, подхватив сумку, затрусил к обрыву. |