Наверно, это была привязанность, привычка, мы семь лет женаты… А когда вдруг накатило, и я вспомнила свою настоящую жизнь, тебя, Женечку, всё-всё-всё… Спросила себя: что я здесь делаю? Зачем я здесь, если уже умерла?
— Настоящую жизнь, — пробормотал я. — Ты думаешь…
— Конечно! — сказала она убеждённо. — Та жизнь была настоящей, а эта как… не знаю… то есть, сейчас поняла. Только что. Ожидание. Я жила в ожидании и всегда чувствовала это.
— Всегда… С какого возраста ты себя помнишь?
Я должен был знать, в какой для неё момент возникла эта эмуляция, в каком возрасте Ира «воскресла».
— Знаешь, Миша, — задумчиво произнесла Ира, — ты хорошо спросил. Это, наверно, странно, но детство я помню по рассказам мамы. Сама я как-то… Мама любила вспоминать, я любила слушать, и у меня как бы возрождалась память. Понимаю, что на самом деле, скорее всего, не помнила, но мамины рассказы были такие живые… И мне стало казаться, будто она извлекает их не из своей памяти, а из моей.
— Наведённые воспоминания.
— Что?
— Неважно.
С наведёнными воспоминаниями я столкнулся году, кажется, в девяносто седьмом, когда писал для журнала статью-расследование о махинациях известного в те годы в Израиле «экстрасенса»: он обучал желающих (за деньги, естественно) астральному каратэ и, тем временем, гипнотизируя или как-то ещё воздействуя на психику, внушал жертвам ложные воспоминания. Они вспоминали, что задолжали своему гуру двести тысяч шекелей, долг надо отдавать, а где взять такие деньги? Расследование (полицейское, в том числе) началось после того, как одна из жертв, молодая женщина, мать-одиночка, повесилась, поняв, что запуталась в долгах, которых на самом деле не существовало.
— Значит, — сказал я, — «воскресла» ты в возрасте лет пятнадцати.
— Воскресла?
Я объяснил ей про Точку Омега и, пока говорил, мне начало казаться, что всё это Ира уже слышала, уже знает, она кивала и не задавала вопросов, как тогда, в первый раз, несколько месяцев назад. Тогда она много спрашивала и раздумывала, а сейчас только слушала — неужели помнила что-то и из той своей жизни?
— Ты когда-нибудь работала в Институте экономики? — спросил я, прервав объяснения.
— Нет, — сказал она, помедлив, будто ей вспомнилось что-то… не настоящее… а как бы… Нечто, что могло бы быть, но чего не было на самом деле… или было?
— Нет? — повторил я.
Ира помолчала.
— Знаешь, — заговорила она, наконец, взвешивая каждое слово на весах памяти, — ты сказал, и будто действительно возникла наведённая память… как мама мне о детстве рассказывала. Смутно вспоминается…
— Что? — заинтересованно спросил я. — Не буду напоминать. Попробуй сама…
— Ты, — она опять помедлила, — знал меня, когда я работала в Институте экономики?
Я промолчал, глядя на луну, уже высоко поднявшуюся над крышами — белое лицо паяца.
— Мы были знакомы? Я хочу сказать: мы прожили жизнь вместе, но у меня ощущение…
— Не думай сейчас об этом, — быстро сказал я. Не хватало, чтобы воспоминания перемешались в её сознании так, что не разберёшься, откуда какое.
И ещё само собой сказалось, я сам не ожидал, что произнесу такое:
— Мы не должны больше расставаться. Ни на секунду. Иначе…
Иначе мир мог опять измениться, мы опять оказались бы в разных эмуляциях, я не знал, в какое мгновение происходит переход. Но в сознании отложилось, что, если не расставаться, пусть мир меняется, мы всё равно будем вместе. |