|
Я хотел прожить жизнь с Ирой, как прожил её однажды. Хотел жить, помня, как прожил следующее мгновение. Хотел жить, зная, что ждёт меня через пять или десять лет. Это не предопределённость, не рок, не судьба, это мой сознательный выбор. Я хотел ещё раз прожить свою жизнь с Ирой, не меняя её ни на йоту, даже самое плохое, что с нами было, даже свою смерть, о которой сейчас знал, когда она наступит. Это знание не приводило меня в ужас, напротив, наполняло уверенным спокойствием, необъяснимым, непонятным, но таким же простым и отчётливым, какой простой и отчётливой на тусклом ночном городском небе оказалась луна, когда мы с Ирой вышли на пустынную в четвёртом часу улицу и пошли, обнявшись, потому что стало холодно, а одеты мы были не для ночных прогулок.
В тёмном небе пророкотал самолёт, будто отдалённый гром, и мне показалось, что в точности такой звук я уже слышал где-то когда-то, и два красных огонька видел тоже. Странное ощущение. Где-то Лиля сейчас сидит у телефона, и Вова стоит у окна и смотрит в темноту двора. Я знал, что ничего этого нет на самом деле. Точнее, может, и есть где-то когда-то, но не здесь и не сейчас. А что было здесь и сейчас, я ещё не знал. — Ты обратила внимание, — спросил я у Иры, — какая сейчас луна? — Да, — сказала она, крепче ко мне прижавшись и начав дрожать от холода. Я прикрыл её пиджаком, но получилось плохо, нам обоим стало ещё холоднее. — А ты… — Я помедлил. Она ещё не поняла произошедшего. — Помнишь, какая была луна, когда мы сидели в садике? Ира подняла ко мне лицо и улыбнулась одними губами. Вечером над городом вставала полная луна, сейчас на востоке светил полумесяц в последней четверти. Либо мы просидели у Лёвы целую неделю, либо… — В садике, — сказала Ира, — мы сидели не в этой… Что-то она разглядела во мне в полумраке и не закончила фразу. — Говори, — потребовал я, понимая, что сейчас услышу, и готовясь к переменам в себе, которые должны были наступить. — Ты сказала: «Мы сидели не в этой…» Дальше? — Ты… не помнишь? — Нет, — отрезал я. — К Лёве мы пришли, как всегда — мы обычно бываем у него в гостях по пятницам, — неторопливо начала Ира. Она, должно быть, ощущала себя в чём-то выше меня, в кои-то веки получила возможность чему-то меня научить, она всегда к этому стремилась — рассказать мне то, чего я не знал. А если это знание о самом себе, то подавно. — Ты хотел поговорить о новом фильме Рязанова. «Настроение». Я хотела остаться дома, но ты настоял, и я поехала с тобой. Ничего я не помнил. «Настроение»? Я не знал такого фильма у Рязанова. Лёва сейчас звонил Лиле, скорее всего, чтобы оправдать своё поведение и предупредить… — У него, ты же знаешь… наверно… — Ира посмотрела на меня с печальной неуверенностью: чувствовала, что мы странным образом находились сейчас не то чтобы в разных мирах, но в разных душевных состояниях, памяти наши ещё не притёрлись друг к другу. Похоже, мы были здесь мужем и женой. Может, здесь не было Лили и мальчиков. Ира это знала, а я ещё нет. Или — просто нет? Что, если я не вспомню, как мы вечером собирались к Лёве? Я помнил садик, скамейку, только что взошедшую полную луну… Мне стало страшно, я представил себе дальнейшую жизнь, если… Ира почувствовала и этот мой страх, потому что прижалась ко мне, обняла за талию и повела по пустынной улице. — Ира, родная… — сказал я, поворачивая её к себе и глядя в её голубые глаза, казавшиеся сейчас чёрными, как сама ночь. — Женечка… сколько ей? Теперь и Ире стало страшно. Она отпрянула, но взяла себя в руки и не стала отводить взгляда. |
