Так, естественно, стихийно, одной только силой любви, он обретал благодаря Лине нормальность, о которой столько мечтал. Но нормальность не казенную, которой добивался все эти годы, а иную, почти ангельскую. По сравнению с этой светлой, небесной нормальностью тяжкое ярмо взятых им на себя политических обязательств, женитьбы на Джулии, его размеренной и блеклой жизни человека порядка оказывалось лишь обременительной иллюзией, усвоенной им в неосознанном ожидании более достойной судьбы. Теперь он освобождался от нее и вновь обретал самого себя по тем же причинам, которые вопреки собственной воле заставили его этой иллюзии поддаться.
Пока он, сидя на скамейке, предавался этим мыслям, взгляд его вдруг упал на большую машину, которая, спускаясь в направлении площади Согласия, казалось, постепенно замедляла ход. И действительно, она остановилась у тротуара неподалеку от него. Это был черный шикарный автомобиль старинного образца, что подчеркивалось чрезмерным сверканием и глянцем никелированных и латунных частей кузова. "Роллс-Ройс", подумал Марчелло. Внезапно его охватил испуг, смешанный со страшным чувством чего-то знакомого. Где и когда он уже видел эту машину? Шофер, худой, с проседью человек в темно-голубой форме, едва машина остановилась, проворно выскочил и бросился открывать дверцу, и этот его жест вызвал в памяти Марчелло искомый образ: такая же машина, той же марки и того же цвета, останавливается на углу улицы, на соседнем со школой бульваре, и Лино высовывается и открывает дверцу, чтобы Марчелло сел рядом с ним. Тем временем, пока шофер стоял рядом с дверцей, держа фуражку в руке, из машины с предосторожностью показалась мужская нога в брючине из серой фланели, обутая в сверкающий глянцем, словно латунные части автомобиля, желтый ботинок, потом шофер протянул руку, и Марчелло увидел пассажира, с трудом вылезающего на тротуар. Это был пожилой человек, худой и очень высокий, с багровым лицом и еще белокурыми волосами, неровной походкой — помогая себе, он опирался на трость с резиновым наконечником, — и тем не менее поразительно моложавый. Марчелло внимательно наблюдал за ним, пока тот медленно приближался к скамейке, и спрашивал себя, что придает старику моложавость, а потом понял: фасон прически с пробором на боку и зеленый галстук-бабочка, который тот носил с яркой рубашкой в бело-розовую полоску. Старик шагал, опустив глаза вниз, но, когда подошел к скамейке, поднял голову, и Марчелло увидел, что глаза у него голубые, ясные, наивно-жестокие и тоже молодые. Старик наконец с трудом уселся рядом с Марчелло, а шедший за ним следом шофер тут же протянул ему маленький пакет из белой бумаги. Затем отвесил короткий поклон, вернулся к машине и неподвижно застыл на своем месте, за ветровым стеклом.
Марчелло, следивший взглядом за прибытием старика, теперь опустил глаза, размышляя. Ему хотелось бы никогда не испытывать такого ужаса при одном только виде машины, похожей на автомобиль Лино, и уже это было причиной его смятения. Но больше всего его испугало сильное, горькое чувство зависимости, бессилия и рабства, присоединившееся к отвращению. Словно и не прошло столько лет, точнее, они прошли напрасно, и он все еще был прежним мальчиком, а в машине его поджидал Лино, и он собирался сесть туда, подчиняясь приглашению мужчины. Марчелло казалось, что его вновь шантажируют, но только теперь это делал не Лино, приманивая его пистолетом, а его собственная, все помнящая и смятенная плоть. В ужасе от этого внезапно вспыхнувшего тревожного огня, который он считал погасшим, Марчелло вздохнул и машинально пошарил по карманам в поисках сигарет. Тут же чей-то голос сказал по-французски:
Сигареты?.. Вот, пожалуйста.
Он повернулся и увидел, что старик красной, слегка дрожащей рукой протягивает ему непочатую пачку американских сигарет и смотрит на него странно: одновременно повелительно и доброжелательно. Марчелло, в смущении не поблагодарив, взял пачку, поспешно открыл ее, достал одну сигарету и вернул пачку старику. |