— Это вам… оставьте их себе.

Марчелло почувствовал, что краснеет, потом бледнеет из- за смешанного чувства гнева и стыда. К счастью, взгляд его упал на собственные башмаки: они были белыми от пыли и деформировались от долгой ходьбы. Тогда у него мелькнула мысль, что старик, вероятно, принял его за какого-нибудь бедняка или безработного, и гнев его утих. Просто, без всякой нарочитости, он вынул пачку из кармана и положил ее на скамейку между собой и стариком.

Но старик не заметил этого, Марчелло больше не занимал его. Он открыл пакет, который дал ему шофер, и вынул оттуда булочку. Он разломил ее медленно, с трудом, дрожащими пальцами и бросил на землю несколько кусочков. Тут же с одного из деревьев, затенявших скамейку густой листвой, слетел жирный откормленный и наглый воробей. Подпрыгивая, он подобрался к хлебу, повертел головой, оглядываясь вокруг, потом клюнул и начал жадно подбирать крошки. Старик бросил еще три-четыре куска, и другие воробьи слетели с веток на тротуар. С дымящейся сигаретой во рту, прикрыв глаза, Марчелло наблюдал за сценой. В старике, хотя и сгорбленном, с трясущимися руками, было что-то юношеское, точнее, не требовалось большого усилия, чтобы вообразить его юным. В профиль, глядя на красный капризный рот, большой прямой нос, светлые полосы, падавшие на лоб почти мальчишеской прядью, можно было представить, что в молодости он был довольно привлекателен — один из тех нордических атлетов, что соединяют девичью грацию с мужской силой.

Погруженный в себя, задумчиво свесив голову, старик раскрошил воробьям всю булочку, затем, не двигаясь и не поворачиваясь, все так же по-французски спросил:

— Откуда вы?

— Я итальянец, — коротко ответил Марчелло.

— Как же я об этом не подумал! — воскликнул старик и в живом раздражении хлопнул себя по лбу. — Я как раз спрашивал себя, где я мог видеть такое лицо, как ваше, такое совершенное… глупец… в Италии, черт возьми!.. А как вас зовут?

— Марчелло Клеричи, — ответил Марчелло после некоторого колебания.

Марчелло, — повторил старик, подняв лицо и глядя перед собой. Последовало долгое молчание. Старик, казалось, размышлял или, точнее, подумал Марчелло, силился что-то вспомнить. Наконец с торжествующим видом он повернулся к Марчелло и произнес: — Ней miserando puer, si qua fata aspera rumpas, tu Marcellus eris.

Эти стихи Марчелло хорошо знал, потому что переводил их в школе и они навлекли на него насмешки товарищей. Но произнесенные в эту минуту, после того как старик подарил ему пачку сигарет, знаменитые строки произвели на него неприятное впечатление неуклюжей лести. Впечатление это переросло в раздражение, когда Марчелло увидел, что старик бросил на него оценивающий взгляд, рассмотрев с головы до ног, а потом сообщил:

— Вергилий.

— Да, Вергилий, — сухо подтвердил Марчелло. — А вы из какой страны?

Я британец, — сказал старик, вдруг странно и, вероятно, не без иронии заговорив на изысканном итальянском языке. Затем, еще более странным образом мешая неаполитанский диалект с итальянским, произнес: — Но я много лет прожил в Неаполе… Ты неаполитанец?

— Нет, — ответил Марчелло, которого резануло это неожиданное "ты".

Воробьи, склевав весь хлеб, улетели; слегка в отдалении, у тротуара, по-прежнему неподвижно стоял "Роллс-Ройс". Старик взял палку и, с трудом поднявшись на ноги, сказал Марчелло приказным тоном, на сей раз по-французски:

— Не проводите меня до машины? Будьте добры, дайте мне руку!

Машинально Марчелло протянул руку.