— Всякий раз — завтра, войну надо объявить немедленно!
Да почему, майор? Что за спешка? В такую-то жару! Бедные солдаты… вы что, хотите, чтобы они воевали в такую жару? — Профессор плутовски повел плечами.
Сумасшедший озадаченно посмотрел на него, возражение явно привело его в замешательство. Потом он крикнул:
— Солдаты будут есть мороженое… ведь летом едят мороженое, не так ли?
— Да, — подтвердил профессор, — летом едят мороженое.
Значит, — с торжествующим видом заявил сумасшедший, — мороженое, много мороженого, мороженое для всех. — Бормоча, он отошел к столу и, не садясь, схватил карандаш и торопливо написал несколько слов на последнем листке, который и протянул врачу: — Вот объявление войны… больше я ничего делать не стану… передайте его, кому положено… колокола, о, о, эти колокола! — Он отдал листок врачу и, словно затравленное животное, забился в угол возле кровати, обхватив голову руками и повторяя с тоской: — Эти колокола… неужели они не могут хоть на мгновение перестать звонить?
Врач бегло взглянул на листок, потом протянул его Марчелло. Наверху было написано: "Кровопролитие и печаль", а внизу: "Война объявлена", обычными крупными буквами с росчерком. Врач сказал:
Кровопролитие и печаль — это его девиз. Эти слова вы найдете на всех листках, он одержим ими.
— Колокола… — скулил сумасшедший.
— Он их действительно слышит? — в растерянности спросила мать.
Возможно, это слуховые галлюцинации, как прежде с аплодисментами. Больные могут слышать самые различные шумы: голоса, крики животных или шум моторов, мотоцикла например.
— Колокола! — завопил сумасшедший диким голосом.
Мать отступила к двери, бормоча:
— Это, должно быть, ужасно… бедняжка, кто знает, как он страдает… если я нахожусь под колокольней и в это время начинают звонить колокола, мне кажется, я схожу с ума.
— Он страдает? — спросил Марчелло.
А вы бы не страдали, если бы слышали, как большие бронзовые колокола часами звонят над самым вашим ухом? — Профессор повернулся к больному и прибавил: — Сейчас мы заставим колокола замолчать — отправим звонаря спать. Мы дадим вам кое-что выпить, и вы больше ничего не услышите. — Он сделал знак санитару, который тут же вышел. Затем обернулся к Марчелло: — Это довольно тяжелые формы проявления болезни. Больной переходит от неистовой эйфории к глубокой депрессии. Недавно, во время чтения, он был возбужден, а теперь подавлен. Хотите сказать ему что-нибудь?
Марчелло посмотрел на отца, который продолжал жалобно бормотать, сжав голову руками, и холодно ответил:
— Нет, мне нечего ему сказать, да и потом, к чему это? Все равно он меня бы не понял.
Порой они понимают, — заметил профессор, — понимают больше, чем кажется, узнают близких, обманывают даже нас, медиков. Э-э, не все так просто.
Мать подошла к безумцу и сказала приветливо:
Антонио, ты узнаешь меня?.. Это Марчелло, твой сын… послезавтра он женится. Ты понял? Женится…
Сумасшедший поднял глаза на мать почти с надеждой, подобно тому, как раненый пес смотрит на хозяина, который склоняется над ним и спрашивает его как человека, что у него болит. Врач повернулся к Марчелло и воскликнул:
Свадьба? Дорогой доктор, я ничего не знал… самые добрые пожелания… в самом деле, искренне вас поздравляю!
— Спасибо, — ответил Марчелло сухо.
Мать сказала простодушно, направляясь к двери:
— Бедняжка, он не понимает… Если бы понял, то точно бы не радовался, как и я. |