|
Я не могла сказать ему, что он делает мне больно. И тут он захотел говорить. Понимаете? Человек, который еще вчера был сильнее своих лошадей... Он открывал рот... Он так напрягался, что вены у него на висках лиловели. И я услышала какой-то хриплый звук, словно крик зверя. Я умоляла Жана лежать спокойно, но он упрямился. Он сел на солому, уж не знаю, как у него хватило сил. И все открывал рот. По подбородку текла кровь. Я хотела позвать мужа, но Жан не отпускал мою руку. Мне стало страшно. Вы не можете себе представить. Я старалась понять. Спрашивала его: - Дать попить? Нет? Кого-нибудь позвать? Он был в таком отчаянии оттого, что не может говорить. Мне бы догадаться, чего он хочет, но как я ни старалась... Скажите, чего он от меня хотел? А потом у него в горле словно что-то разорвалось, полилась кровь. Наконец он снова лег, сжав зубы, на сломанную руку. Ему, конечно, не могло не быть больно, и тем не менее, казалось, он ничего не чувствует. Лежит и смотрит в пространство. Я дорого дала бы, чтобы облегчить его муки, но боюсь, скоро все кончится. Мегрэ бесшумно прошел к конюшне и заглянул в нее через откинутый щит. Зрелище было ужасное и напоминало агонию животного, которому нельзя помочь из-за невозможности общения с ним. Коновод весь скрючился. Он сорвал с себя повязку, которую врач ночью наложил вокруг торса. Через определенные промежутки времени слышался свист: Жан задыхался. Нога лошади запуталась в поводе, но лошадь стояла неподвижно, словно понимала, что происходит. Мегрэ тоже колебался. Он представлял себе убитую женщину, зарытую в соломе на конюшне в Дизи, потом холодное утро и тело Вилли, плавающее в канале, холодное утро и людей, пытающихся зацепить труп багром. Он нащупал в кармане значок Яхт-клуба Франции и запонку. Вспомнил, как полковник, раскланявшись со следователем, попросил у него разрешения продолжать свое путешествие на яхте. В Эперне, в холодильнике морга, заполненном, как подвал банка, пронумерованными металлическими ящиками, ждали своей очереди два трупа. А в Париже две молодые женщины с грубо размалеванными лицами в глухой тоске таскались из бара в бар. Пришел Люкас. - Ну, что? - издали крикнул ему Мегрэ. - Селина Морне не подавала признаков жизни в Этампе с того дня, как она затребовала бумаги, необходимые для ее брака с Даршамбо. Инспектор с любопытством смотрел на комиссара. - Что с вами, комиссар? - Тс-с! Но Люкас напрасно оглядывался вокруг: он не увидел ничего, что могло бы дать повод к малейшему волнению. Тогда Мегрэ подвел его к открытому щиту над конюшней и указал на вытянувшееся на соломе тело. Хозяйка баржи недоумевала, что они собираются делать. С проходящей мимо моторной баржи донесся чей-то веселый голос: - Ну, что там у вас? Авария? Бельгийка заплакала. Муж ее, шедший с берега с ведром смолы в одной руке и кистью в другой, крикнул: - Там что-то на плите горит! Она машинально пошла в кухню. Мегрэ словно нехотя бросил Люкасу: - Пошли вниз. Лошадь тихонько заржала. Коновод не пошевелился. Комиссар вынул из бумажника фотографию убитой женщины, но Жан не посмотрел на нее. |
