Лягушки в панике покинули укромные закутки на дне и бросились удирать от этих ножищ, а ножищи наступали! Лягушки — отличные пловцы, но у них совсем нет терпения. Они плыли вперед, плыли, пока передние не наткнулись на берег. Началось столпотворение, задние напирали и лезли на передних. А охотники были уже совсем близко; тогда несколько обезумевших лягушек повернули назад, навстречу явной гибели, но между но — о чудо! — оказались просветы, лягушки ринулись в них и спаслись! Большинство же решило навсегда покинуть родной пруд и отправиться на поиски нового жилья, нового отечества, где подобные безобразия немыслимы. Отчаявшиеся, возмущенные до глубины души лягушки — большие и маленькие, зеленые и бурые, лягушки-дяди и лягушки-тети волна за волной выплескивались на берег, прыгали, спотыкались, ползли, путались в траве, задевали друг друга, маленькие вскакивали на больших. И тут — ужас, кошмар! — их настиг свет фонариков. Двое мужчин нагнулись и стали собирать их, как клубнику с грядки. Тем временем вражеская цепь вышла из воды и отрезала отступление. Теперь уже собирали лягушек, как выкопанный картофель. Десяток за десятком падали они в разверстые мешки. И скоро мешки были полны обессилевших, перепуганных, утративших иллюзии квакушек, мокрых, несчастных, всхлипывающих. Кое-кому все же удалось спастись, да и в пруду осталось десятка полтора. Но никогда еще в лягушачьей истории не было катастрофы подобных масштабов. Считать их не считали, но было их, наверное, пять или шесть сотен. Довольный Мак завязывал мешки. Все промокли до нитки, в воздухе уже повеяла предутренняя прохлада. И перед тем как идти домой, выпили еще самую малость — упаси бог схватить простуду.
Капитан славно повеселился, как никогда в жизни. И чувствовал себя в долгу у Мака и его друзей. Немного позже в кухне вспыхнули занавески, их удалось загасить хозяйкиными полотенчиками. Капитан просил гостей из-за этого не расстраиваться, он почел бы за честь, спали они весь его дом.
— Моя жена замечательная женщина, — сказал он в экстазе. — Редкостная. Ей надо было родиться мужчиной. А если бы она родилась мужчиной, я бы на ней не женился.
Он долго смеялся своей шутке, три или четыре раза повторил ее, чтобы не забыть сказать приятелям, пусть посмеются. Налил полный кувшин виски и дал Маку. Как бы ему хотелось жить с ними в Королевской ночлежке! Он уверен, что и его жена полюбила бы Мака и его друзей, они обязательно должны познакомиться. В конце концов он уснул на полу, примостив голову среди щенят. Мак с ребятами выпили по маленькой и задумчиво поглядели на него.
— Он ведь дал мне этот кувшин, правда? — сказал Мак. — Вы ведь слышали?
— Конечно, дал, — подтвердил Эдди. — Я сам слышал.
— И подарил мне щенка?
— Да. Сказал, бери любого. Мы все слышали. А что?
— Я никогда не воровал у пьяного. И не собираюсь начинать сегодня, — ответил Мак. — Нам пора выметаться отсюда. Ему лихо будет, когда проснется. И во всем виноваты мы. Не хочу дольше здесь оставаться. — Мак обвел глазами обгоревшие занавески, пол, на котором блестели лужи, не то щенячьи, не то от пролитого виски, плиту с потеками застывшего свиного жира. Подошел к щенкам, внимательно осмотрел каждого, пощупал костяк, лапы, заглянул в глаза, проверил челюсти и выбрал красивую, пятнистую сучку в бурым носиком и чудесными, изжелта-карими главами.
— Иди ко мне, девочка, — сказал он.
Задули лампу во избежание пожара. Когда вышли из дома, уже начало светать.
— Удачная поездка, лучшей у меня в жизни не было, — заметил Мак. — Но что будет, когда вернется его жена! Меня от этой мысли бросает в жар.
Щенок заскулил у него на руках, и он сунул его за пазуху.
— Мировой он парень, — продолжал Мак. |