— Кстати, вы знаете, где находится этот негодяй?

Доната даже не удивил вопрос, в голове была только новая должность.

— Никак нет. После суда я с ним не общаюсь.

— Хорошо. Приезжайте, как договорились.

Пашка позвонил буквально через пять минут после звонка из мэрии. Донат как раз пинками поднял Галку и гонял сонную жену то за чистой сорочкой, то за галстуком.

— Мне нужна ваша помощь! Мне некуда пойти! — простонал этот недотепа в трубку. — Разрешите мне пожить немного у вас.

— Еще чего? — вспылил Донат. — Ступай к своим проституткам!

— Вы же мне родственники! Я вам заплачу. У меня есть около тысячи рублей.

— Тоже мне родственничек нашелся! На твою жалкую тысячу не очень-то и разжиреешь, — Донат ухмыльнулся и бросил трубку.

Никогда еще Султанову не было так плохо. Он был омерзительно пьян до такой степени, что даже не помнил, когда у него увели пиджак. Хорошо, что еще тафиковские деньги остались в кармане брюк. Штаны еще не стащили. Машина у него сломалась еще на шоссе. Потом он долго шел пешком, не понимая, куда идет и зачем. Идти было некуда. Ни дома, ни семьи. Ни любимого дела. Бомж. Моральный и физический. Потом он тормознул автобус, который сам ехал окольными путями, потому что вез темный груз (то ли контрафактную водку, то ли лекарства неизвестного происхождения), и шофер за бешеные деньги доставил его в Шлюзовой поселок. Этот район был еще хуже, чем Портовый. К этому времени совсем рассвело, на асфальте лежала роса, и был такой холод, что Паша продрог окончательно. Он нырнул в первое заведение, которое было открыто. Чтоб его не выгнали, он был вынужден все время заказывать какое-то жуткое пойло и даже пить его. Вскоре он благополучно надрался. Скорее всего, в этот трагический момент у него стащили пиджак. Хорошо, что там не было ничего ценного. Вроде, паспорт был. Да и шут с ним. Люди приходили и уходили. С утра были работяги с хмурыми лицами. Они позавтракали и ушли очень быстро. Потом посетители были редки. К вечеру народ стал набираться. К тому времени, когда потянулись завсегдатаи, Паша уже не стоял на ногах. Прижав к углу какого-то забулдыгу послабже и держась за него, чтобы не упасть, он пытался ему растолковать преимущество стиля Вениаминова перед стилем Айзека Азимова. Получалось не очень. Забулдыга все время пытался улизнуть, и Паша был вынужден пару раз приложить его кружкой по лбу. С криком "С нашими так не поступают!" его самого огрели чем-то вроде рояля по голове, и он отключился. Через некоторое время он обнаружил себя на заплеванном и, судя по всему, не первый день полу. Проститутки помогли ему подняться и подсадили к стойке. Здесь в дело пошел последний стольник, и винные пары в очередной раз окутали измученный мозг. Увидя давешнего забулдыгу, Паша направил к нему свои стопы, чтобы продолжить разговор, когда в бар вошел мотоциклист. Даже среди всего сброда, собравшегося в баре, он смотрелся инородной единицей. Если сброд был полупреступным, то парень был явным отмороженным бандитом. Он был весь в коже, пальцы поверх перчаток увенчаны тяжелыми печатками в виде звезд. Каждой такой звездой можно было рассечь лицо наполовину. И взгляд у него был нехороший. Дикие налитые кровью глаза, в которых с рождения горела злоба на всех и вся. Паша сразу понял неактуальность литературной беседы о Вениаминове. Мотоциклист стал цепко осматривать зал. Когда Паша хотел незаметно проскользнуть в дверь, парень, не глядя, хватанул его железными пальцами за плечо.

— А это что за кадр? — спросил он. — Сдается мне, что ты, гнида, мент.

Паша был в одной рубахе навыпуск, со свежим фингалом под глазом, и откровенно говоря, на мента походил мало. Даже пьяный он быстро уразумел, что бандит ищет лишь повод придраться.