Двое других отреагировали сразу.

«Конечно, у них ведь рации… Проклятие!»

Свалил самолёт на крыло, и ушёл из-под обстрела. Резкий набор высоты. Мессер сзади! Поставил машину вертикально, и сбросил газ.

Фашист, разумеется, промчался над его головой, не успев затормозить. На этот раз Окинава дал длинную очередь из пушки, и тот задымил. Не тратя больше время, развернулся, и чуть не столкнулся лоб в лоб с третьим. Крыло прошила очередь, машину тряхнуло.

«Проклятие! Придётся рискнуть…»

Сбросил газ до нуля, и поставил самолёт вертикально. Конечно, тот скапотировал, и завалился назад. Что он и ждал, и чего не ждал фриц. Очередь из пушки пробила кабину «мессера», а Окинава потерял управление.

«Падаю! Высоты нет!»

Вцепился в штурвал, потянул так, что затрещали кости. Из горла само рванулось рычание…

…Машина всё-таки перевернулась, и понеслась к земле в нормальном положении. Он дал газ до предела, одновременно включил форсаж, и рванул штурвал на себя. Истребитель затрясло, перегрузка вдавила пилота в кресло. Рычание стало напоминать звериное, и без того узкие глаза ещё более сузились, налившись кровью…

«Вытащил!»

Едва не задел землю, но вытащил. Правда, самолёт чуть не развалился.

«Бомбардировщики… Ха!»

Давно Окинава не испытывал такого чувства. Он жил, жил полной жизнью! В груди клокотало рычание, могучее тело слилось с израненной машиной, ощущая каждую пулю…

«Смерть!!!»

Первого он сбил на подьёме. Завалил самолёт вправо, и сбил другого. Расстрелял экипаж, выпрыгнувший с парашютами. Потом резко развернул машину, и разрубил пропеллером последнего немца. Кровь брызнула на фонарь кабины, он смеялся. Хохотал от счастья, кричал.

Когда очередь из пулемёта прошила крыло, оно чуть не оторвалось. Окинава яростно закричал, ощутив потерю устойчивости.

— Врёшь, сволочи! Я ещё не кончил!!!

В него попали с третьего бомбардировщика. Машина задымила, и почти потеряла управление. Пилот попытался набрать высоту. Загорелся мотор.

От бессильной ярости Окинава издал вопль, и выпрыгнул из горящего самолёта. Находясь в затяжном прыжке, он расстрелял обойму пистолета в «Юнкерс», после чего рванул кольцо парашюта…

И всё равно он сильно ударился о землю. Вскочил, отцепил ранец, бросился в укрытие. Сзади стреляют. Обернулся.

«О небо, это второй немец! Он меня обманул, не загорелся!»

От ярости перед глазами капитана всё потемнело. Он в прыжке бросил своё огромное тело к воронке от бомбы, и пули вспахали землю за его спиной. Вскочил, сорвал с плеча трофейный автомат, и расстрелял всю обойму в пикирующего немца. Попал, но «мессеру» обычные пули не страшны… Второй заход. Ненависть. Поменял магазин. Фриц снизился до бреющего.

«Ну, гад, держись…»

Не успел. Зенитный пулемёт разорвал обшивку «Мессершмита 109», и тот врезался в землю. Взрыв. Окинава подбежал, и в упор расстрелял лётчика. От ярости рычал, как тигр.

— Всё, всё, он мёртв! Ну, парень, ты герой!

Повернулся. С бронемашины на него смотрел полковник, и улыбался.

— Как зовут? Я представлю тебя на орден!

— Капитан Окинава Хамсин, товарищ полковник. Третья гвардейская, эскадрилья майора Мирошниченко.

Полковник соскочил с машины, и обнял летчика. Поцеловал.

— Полковник Николаев. Капитан, я никогда не видел такого боя. Вы самый лучший пилот из всех, кого я знаю!

Окинава отдал честь.

— Служу Советскому Союзу, товарищ полковник.

Тот прищурился.