Панкратов, Пауль Герцог и Людвиг Баркович, и в доме сразу стало шумно и весело.

Каждый принес подарок, фрукты и вино, и даже Бар­кович, сбросив маску, галантно поцеловал пальцы девуш­ки, сообщив искренне, что она обворожительна. Видана повеселела, справилась с очередным приступом боли и ме­ланхолии и с удовольствием окунулась в атмосферу до­брожелательности, шутливой пикировки и улыбок. Не хва­тало в этой компании только Панкратова-младшего.

Час пролетел незаметно. Говорили о чем угодно, только не о делах. Баркович рассказал, как он удил рыбу в озерах Плоти Бога на Марсе и все время вытаскивал лягушек-мутантов. Герцог поведал историю знакомства со своей будущей женой (оказывается, месяц назад он женился!), вычислившей его еще будучи десятилетней девочкой. Про­хор Панкратов привел в пример своих родителей, потом себя, развеселив всех жалобами на «тиранство слабого по­ла». Эти разговоры подвигли Аристарха рассказать роман­тическую историю любви Ратибора Берестова и Анастасии Демидовой, и к ее концу за столом установилась тишина. За всеми воспоминаниями маячила загадочная фигура Габ­риэля Грехова, также любившего Анастасию, но сумевшего заковать свои чувства в стальные латы воли и уйти. Прав­да, не только у Виданы, зачарованно вслушивавшейся в рассказ, сложилось впечатление, что Грехов вернулся на Землю не в последнюю очередь из-за своей любви.

Приблизился приступ. Видана почувствовала, что на­чинает растворяться в тяжелом гуле, с каким через все ее тело потекла Вселенная, и вскрикнула, на мгновение увидев в черной бездне стремительно падающего вниз Ставра. Боль хлынула в глаза, в кончики ушей, в пальцы, в сердце, и девушка уже не видела, как ее перенесли на кровать, подключили к медицинскому комбайну и сделали сеанс биопереноса.

Через несколько минут она уже спала.

Большую часть времени патриархи синклита проводили теперь в бункере Железовского, опасаясь не столько за свою жизнь, сколько за сохранение их гютрепанной войной орга­низации. Все они знали, что основную тяжесть борьбы с втор­жением ФАГа взяла на себя третья ступень контрразведки, «контр-3», но ни один проконсул не имел понятия, кто ру­ководит ею, каковы ее возможности и кто на нее работает.

Железовский, конечно, догадывался о роли некоторых общих знакомых, того же Мальгрива, например, или Гер­цога, однако без нужды решил не искать выход на верхний эшелон руководства «контр-3», довольствуясь каналами связи с теми, кто получал прямые задания оттуда,— с Велизаром и де Сильвой.

После случая с Баренцем синклит оказался как бы в резерве. Конечно, никто не подозревал в каждом прокон­суле предателя, но и предлагать серьезные дела началь­ники «контр-3» синклиту не могли, потому что Ярополк Баренц успел передать эмиссару ФАГа всю информацию о деятельности синклита в союзе с «контр-2». После такого провала рассчитывать на восстановление роли старейшин синклита не приходилось. И все же оставаться в стороне они не могли.

Железовский размышлял об этом, когда в бункере один за другим появились Берестов, Лабовиц, примкнувший к отряду экспертов, Пауль Герцог и Мигель де Сильва. Опознаватель, вшитый в костюм Аристарха, признал в них «настоящих» интраморфов, хотя человек-гора и сам без­ошибочно чувствовал друзей.

Молча поздоровались, сели за столик с обычными фрук­тами и напитками. Поколебавшись, Железовский присел рядом, на время выйдя из оперативного поля инка, с ко­торым только что разрабатывал схему влияния ФАГа на события в Солнечной системе.

— Левашов встревожен,— сказал Герцог, лицо которого несколько потеряло былую жизнерадостность.— Вакуум возле Чужой стал совсем «рыхлым», амплитуда его флук­туации возросла настолько, что радиоактивными становят­ся даже стабильные элементы.