Он же Шмель. Он же новоявленный Руслан Николаевич Краско.
— В бизнес-центре видеонаблюдение, — продолжает Шмель. — Я посмотрел, кто приходил ко мне. Узнал тебя. И мог бы…
Он отбрасывает коробку, откидывается на спинку дивана и кивает:
— Садись, раз пришел.
Его показная самоуверенность не внушает доверия. Шмель с детства привык командовать нами, пытается и сейчас.
Но теперь командую я:
— Выложи всё из карманов. Медленно, не вставая.
Он выкладывает на низкий столик телефон, портмоне, сигареты, ключи и зажигалку. Разводит руки:
— Это всё, мой повелитель.
— Покажи пиджак.
Шмель снимает пиджак и швыряет мне под ноги.
— Не привык к костюмам. Проверяй, если хочешь.
Нагибаться я не собираюсь, топчусь ногами по пиджаку, прощупываю.
Шмель кривится в улыбке:
— Убедился, что не обманываю. Убери пистолет, мы же друзья.
Я качаю головой:
— Мои друзья погибли. Я был на их могиле.
— Тоже верно. Помянем? Чеха, Механика, Днестра, Урала. Их с нами нет, а мы есть. Я возьму выпивку?
— Ты забыл еще одного друга, за которым я с детства в огонь и в воду. И в ЧВК тоже.
— Денис Шмелев. Мне его тоже не хватает. — Шмель трогает видоизмененный нос. — А чем тебя не устраивает Руслан Краско?
Я перекладываю пистолет в другую руку, вытираю вспотевшую ладонь. Вспоминаю, как добыл оружие в смертельной схватке с киллером.
— Тебе Пуля привет передавал. Сам не может, невезучий.
— Такого друга я не знаю.
— Не трепись! Я чую ложь носом!
— А я не вру.
— Не знаешь Пулю? Да или нет?!
— Успокойся, мистер категоричность. Я сказал, что Пуля мне не друг. Он моя ошибка. Ты ее исправил. Боец «Группы Вагнера» победил уголовника, так и должно быть.
Я вынимаю фотокарточку трех друзей, толкаю по столу к нему:
— С фотографией ты хитро придумал. «Встречаемся в нашем месте». Я был уверен, что все погибли, и только Злата знает про тайное место.
Шмель не спорит и не изображает сожаление. Он бодрится:
— Мы через столько прошли. Ты жив и здоров. Я рад. Выпьем?
— Сначала поговорим.
— О чем?
— Как ты нас предал. Расскажи. Послушаю.
— Видишь ли, Контуженый…
— Всё обо мне разнюхал.
— Знаю, что ты теперь не тихоня Никита Данилин, и не законопослушный командир Кит, а настоящий Контуженый, свихнувшийся на правде.
— Отклоняешься от темы.
— Как раз по теме. Признайся по чесноку, Контуженый, если бы не отпуск по ранению ты уверен, что выжил бы на той бойне?
Слово «бойня» мне не нравится. Мотаю головой:
— Это спецоперация.
— Какая, на хрен, спецоперация. Это настоящая война, кровавая бойня! Там смерть прилетает каждую минуту! Тебя спас госпиталь.
— А тебя?
— Садись, Контуженый. Это долгая история. Ты позволишь мне взять бокалы?
Он идет к шкафу с бутылками. Я контролирую его движения. Сажусь на край дивана, пистолет сжимаю в руке. Шмель устраивается на противоположном конце дивана. Открывает коньяк, наливает в бокалы. Он поднимает бокал, я слушаю.
— Если помнишь, у нас был план, заработать на войне на мирную жизнь.
— Я пошел воевать ради друга, попавшего в беду.
— Вот же заладил, Контуженый. — Шмель махом опустошает бокал, вытирает губы. — Короче, мы херачили минами по противнику и делали свое дело неплохо. |