— Куда я с такой рожей, только врагов пугать.

У Грига обожженная щека и шрамом исковеркана губа еще от бандитской жизни. Если первый раз увидишь — кровь стынет в жилах. Григ об этом знает и посмеивается, отчего становится еще страшнее.

— Мы же за огневым валом идем. Такая тактика. Прижимаемся вплотную к разрыву снарядов и, пока враг не очухался, заскакиваем в траншеи. А там уже кто ловчее. Я зубы скалю, у них шок, у меня фора.

Наша батарея тоже двигала огневой вал перед штурмовиками Вепря. Ювелирная артиллеристская работа: один миномет работает дымовыми минами, чтобы наших не было видно, а другой осколочно-фугасными подавляет врага. Это я помню. Еще бы вспомнить, как я выжил, а остальные погибли.

Через несколько дней после операции меня выписывают. Получаю медицинские документы. На рентгеновском снимке ключицы отчетливо видна титановая пластина поверх сломанной кости, закрепленная восьмью саморезами. Как будто доску слесарь соединил, не жалея металла. Зато плечо теперь не опущено, а поднято на место.

Лечащий врач говорит коротко и по существу:

— Перевязка через день. Снятие швов через десять в поликлинике по месту жительства. Месяц руку не нагружать. Через год пластину можно удалить.

— Снова операция? — спрашиваю врача и усмехаюсь: — Еще дожить надо.

Врач не спорит. И не видит ничего смешного в моих словах. На его столе нет коллекции смертельных осколков, зато в шкафу куча историй болезней, которые точнее назвать историями выживших и почивших.

Прощаюсь с Григом. Он уже месяц по больницам. Правую руку ему собрали по кусочкам, получилась короче. Два главных пальца, большой и указательный, взрывом оторвало, остальные Григ упорно разрабатывает. Про инвалидность и слышать не хочет, добивается разрешения врачей на продолжение службы.

Сегодня Григ светится от новости:

— Чапай меня в группу обнуления берет. Не штурм, но тоже важное дело. Согласен?

— Обнуления? — не сразу понимаю я.

— Спецгруппа в службе безопасности. Буду трусов и дезертиров обнулять. Рука не дрогнет. — Григ демонстрирует, как будет нажимать курок трехпалой ладонью. — В затылок предателю не промахнусь. А лучше в лоб, чтоб видел, гад!

Кровь отливает от головы, хватаюсь за спинку кровати. В пустом черепе перекатывается колокольный голос командира Тарантино: «Ты под подозрением. В предательстве». Обвинение — хуже некуда. Как оправдаться, не представляю.

— Контуженый, ты чего такой бледный? — беспокоится Григ.

В качестве объяснения я молча стучу пальцами по голове и покидаю палату.

— Хвост пистолетом. Еще увидимся! — кричит вдогонку радостный Григ.

Я чувствую холодок на затылке. Неужели меня ждет участь предателя? Явится такой, как Григ, и обнулит.

В прострации выхожу из госпиталя, топаю к остановке. Не сразу понимаю, что окликают именно меня. Кто-то говорит тихо, но отчетливо:

— Контуженый?

Сбоку пристраивается работяга в спецовке коммунальной службы. Он продолжает идти и говорит под нос:

— Ты на меня не смотри, я от Грига. Сигаретами угостишь?

Это условный пароль. Я не курю, но протягиваю заготовленную пачку. Помимо сигарет в ней свернутые деньги. Попутчик закуривает, пачку сует в свой карман.

— За следующим столбом пакет из фастфуда. На вокзале при входе сканируют. Из города езжай автобусом.

Человек в спецовке быстро уходит, а я подбираю бумажный пакет. У Грига обширные связи, его курьер не подвел. Среди бумажного мусора из фастфуда в пакете прощупывается тяжелый пистолет.

В госпитале на соседних койках мы быстро нашли общий язык с Григом и пришли к выводу, что на гражданке раненому бойцу необходим ствол.